Но даже так нельзя было спрятаться от очевидного. Множество девушек на ее месте испытывали ужас и безысходность, не понимая, что это значит и что за этим последует. Они, как и она, вынуждены были столкнуться с правдой лицом к лицу.
Вероника опустила руки, чтобы еще раз посмотреть на себя. Отчаяние охватило ее. Это несправедливо! Она потратила столько сил, чтобы работать с ведьмами, учиться ремеслу и участвовать в скрытой войне.
Она ощущала приливы то жара, то холода, как будто действительно заболела. Ее руки задрожали, и она осторожно вылезла из ванны, опасаясь, как бы ноги не подкосились.
Ее отец умер бы со стыда. Это обидело бы Филиппа. А Валери так об этом и не узнает. Но хуже всего, наверное, было то, что она предала королеву в самый ответственный момент.
Так не могло продолжаться. Нужно было принимать какие-то меры.
Леди Вероника Селвин, дочь лорда Давида Селвина, помощница королевы Елизаветы и невеста офицера королевской авиации, которого она месяцами не видела, просто не могла быть беременной.
* * *
Разбирать тексты гримуара на французском было легче, ведь она проштудировала учебник, чтобы общаться с Валери на его родном языке, а сейчас создавала заклинания для защиты или на отвлечение, требуемые для работы шабаша.
Вероника вновь и вновь пролистывала ветхие страницы гримуара, просматривая выцветшие тексты и рисунки. Она удивительно быстро справилась и нашла нужную страницу. В самом верху ее был написанный неразборчивым почерком заголовок «La fausse couche»
[83]. Список трав для разных случаев оказался длинным, но в свое время Вероника заказала практически весь набор, который теперь хранился на полках подвальной комнаты. Взяв фонарик, она спустилась по лестнице и направилась туда.
Лист малины нашелся без труда. И корица тоже. Она никогда не сталкивалась с черным стеблелистом, но нашла целую пачку в глубине полки, на ней еще сохранился ярлычок с указанием канадского производителя. Мята болотная, пижма и ламинария – все это тоже там было. Вероника сложила травы в мешочек и обвязала его вокруг талии под платьем на случай, если ей встретятся слуги.
Уна наблюдала, как она смешивала ингредиенты для зелья на низком столике в своей спальне. Когда она отмеривала пижму, собака заскулила.
– Не тревожься, Уна, – сказала Вероника. – Я знаю, что это опасно.
Она истолкла в ступе листья пижмы, поломала стеблелист и добавила его. Уна, усевшись на задние лапы, тихонько завыла.
– Уна, тихо, – умоляла Вероника. – Я не хочу, чтобы кто-то пришел проверить, все ли в порядке.
Собака притихла, встряхнулась и улеглась на пол, опустив голову на лапы и пристально следя за каждым движением хозяйки. Выглядела она несчастной.
Вероника зажгла свечу, побрызгала водой и приложила руки к шару, запретив себе думать о том, что делает. Она не могла позволить себе сожалеть, печалиться или стыдиться. Она не смела этого делать. Ей нужно было выполнить работу. Ее чувства ничего не значили. Ее выбор был понятен, пусть и трагичен.
Она поместила чашу со снадобьем на стол у хрустального шара и произнесла нужное заклинание:
Мать-Богиня, мне внемли,
Коснись моря и земли,
Каждый листок благослови,
От бремени меня освободи.
Трижды по три раза она произнесла его. Когда ритуал был завершен, Вероника задула свечу, накрыла шар и, взяв чашу, в темноте поднесла ее к губам. Зелье застряло в горле, но она все же проглотила его и зажала рот рукой, чтобы сдержать приступ рвоты. Уна подскочила и, подвывая, прижалась к ее ногам.
Ко времени, как прислуга приступила к работе в коридоре, она уже ощущала спазмы, подобные родам. Уна скулила и бегала вокруг нее. Вероника легла на кровать, не раздеваясь и натянув на ноги одеяло. Собака прыгнула к ней и лежала рядом, облизывая ее руку, и, поскуливая, вторила Веронике, когда та стонала. Прислуга постучалась в дверь, и Вероника выкрикнула, что ее нехорошо. На вопрос, не нужна ли помощь врача, она ответила, что нуждается только в отдыхе.
Уна придвигалась к хозяйке все ближе, как будто хотела впитать или разделить ее боль. Иногда Вероника крепко сжимала тело собаки, упираясь лбом в ее бок. Тогда Уна поворачивала голову и облизывала ее лицо. Это было необычным видом утешения, но больше она ничего не могла предложить. Они пролежали в постели много часов. Когда же боли достигли апогея, Вероника поднялась и, пошатываясь, направилась в ванную комнату. Уна неотступно следовала за ней.
Едва все закончилось, Вероника приняла душ, оделась и спустилась в сад внутреннего двора. Уна бежала впереди нее. Вероника шла медленно, ее тело изнывало от боли. Садовник с любопытством посмотрел на нее, но подходить не стал.
Вероника села на каменные ступеньки, подставив разгоряченное лицо под ласковые лучи солнца. Только сейчас она позволила себе задуматься над серьезностью и последствиями того, что произошло. Того, что она натворила.
Она согрешила, как она полагала. Действительно, за минувшие месяцы она сделала много чего, что можно было бы назвать грехом. Прелюбодеяние. Обман. Колдовство. И наконец – аборт.
Темная туча вины сгустилась над ее душой. Вероника дрожала и размышляла, где найти силы, чтобы жить дальше. Она долго сидела, обхватив себя за плечи и пытаясь разглядеть свое будущее.
Она встрепенулась, когда Уна потерлась о ее ноги, напоминая о себе. Вероника тяжело вздохнула и поднялась. Она двигалась осторожно, ощущая боль в животе и шум в голове, но настало время взять себя в руки.
То, что произошло, было плохим, но мир переполнен такими вещами. От этого становилось грустно, но грусть и так кружила над ней. Она сделала то, что должна была. Ее не поймали на горячем. Нужно быть благодарной за это и продолжать жить.
Она должна. Если она поддастся угрызениям совести, то никогда не оправится.
Она нужна Филиппу, Томасу и отцу. Ее королева нуждалась в ней. И ее страна. Нужно было выполнять свою работу. И она не смела думать ни о чем другом.
8
Война подвергла испытанию всех. Королева Елизавета еще улыбалась на глазах у подданных, но в узком кругу была совершенно другой, постоянно уставшей и угрюмой.
Роуз и Олив уже были пожилыми на момент, когда королева призвала их к себе. Вероника полагала, что теперь им лет по семьдесят. Елизавете было сорок четыре, но выглядела она на двадцать лет старше.
Вероника считала, что и сама выглядит старше, чем следовало бы, но не тратила времени на пустые раздумья. В одном ведьмы были уверены: если Англия проиграет войну, они и им подобные окажутся в лагерях смерти для евреев и цыган. Олив увидела вероятность этого в шаре, когда они пытались сбить с правильного пути командующего бронетанковой дивизией. С ужасом на морщинистом лице она описывала то, что видела:
