– Он развалился на части, словно яйцо с двумя желтками. Я никогда такого не видела. В одной стороне – победа Англии, в другой что-то идет не так. Не тот монарх на троне… – Ее голос стал тише, и от волнения кожу Вероники начало покалывать. – Это король Эдуард… и его Уоллис.
Елизавета плюнула на пол, как это сделал бы мужчина, и твердо заявила:
– Через мой труп!
– О да, – туманно продолжила Олив. – Много трупов, так много, что не счесть. И в Англии лагерь смерти. Они сжигают людей… Боже, я больше не могу на это смотреть!
Олив отскочила от камня и повернулась к алтарю спиной.
Вероника воскликнула:
– Но ведь это не обязательно случится, не так ли? Вам было два видения!
– Да, победа тоже возможна, конечно.
Плечи Олив поникли, когда она повернулась и снова посмотрела на алтарь. В находящемся там шаре виднелась зловещая грязная дымка.
– Угроза намного серьезнее, чем мы предполагали.
– Что же делать? – испуганно прошептала Роуз.
– Я расскажу вам, – ответила Елизавета. – Следующие несколько недель станут жизненно важными. Мы скоро прекратим эту войну.
– Вторжение? – спросила Олив.
– Да, – сказала Елизавета, лишь долю секунды поколебавшись.
– Наше сильнейшее средство – это заклинания погоды, мэм. Мы сможем повлиять на погоду в Ла-Манше, если будем точно знать дату, – вмешалась в разговор Вероника.
– Я все выясню. Будьте наготове. Это скоро произойдет.
* * *
Веронике было нелегко справиться с тяжелой ношей своего проступка, но она сделала все возможное, чтобы не огорчить жениха, когда он приехал на побывку. Они встретились в кафе, где были такие же парочки, которые обнимались, смеялись и болтали, как будто им все равно, что происходит в мире. Филипп тоже улыбался и поцеловал Веронику в щеку, но в их отношениях чувствовалось напряжение. Филиппу было уже за двадцать девять. Косые морщинки разбегались от его глаз, светлые волосы, подстриженные коротко и зачесанные назад, начали седеть, на лбу появились залысины.
Никто не заговаривал о предстоящем вторжении, но все знали, что этому суждено произойти. Страна просто не переживет еще одного года бомбежек, потерь, недостатка еды и медикаментов. Даже у американцев ресурсы были на исходе.
Они сели за столик в углу, где было относительно тихо, Филипп помог Веронике снять пальто. Она сказала:
– Ты такой худой, Филипп.
– Мы все такие. – Он положил фуражку на стол. – Но это скоро закончится.
Филипп говорил с деланой уверенностью, но усталость буквально исходила от него, как стойкий запах одеколона.
Вероника почувствовала это и вздохнула:
– Даже не верится, что ты до сих пор летаешь на боевые задания. Ты уже отработал свое.
Филипп напряженно улыбнулся и накрыл ее руку своей.
– Я чаще занимаюсь инструктажем, – сказал он, сжимая ее пальцы.
– Ты так говоришь, чтобы я не волновалась.
– Нет смысла волноваться.
– Я знаю.
Она все-таки волновалась, особенно после того, как узнала ужасные новости о Томасе.
Вероника не ждала вестей от Валери: перед расставанием они договорились, что не будут писать друг другу. И все же она не могла не мечтать о нем по ночам, когда ее самоконтроль, необходимый в дневное время, дремал. Она просыпалась, терзаясь виной и стыдом. Иногда она подумывала о том, чтобы отдать кому-нибудь его кольцо или закопать там, где больше не сможет его найти, но не могла заставить себя это сделать. Вероника спрятала его в шелковый мешочек вместе со своими скромными украшениями. Иногда в поисках сережек ее пальцы случайно нащупывали кольцо, и тогда тело вздрагивало от воспоминаний.
Филипп Пэкстон был ее другом на всю жизнь. Хотя Вероника не испытывала к нему такой страсти, как к Валери, но и не была равнодушна. Она не хотела говорить о брате, но должна была. Она не стала ничего сообщать Филиппу в письме и теперь, оказавшись с ним лицом к лицу, жалела, что не сделала этого.
– Несколько недель назад, – начала она, – королева отправила меня домой, чтобы оправиться от легкого недомогания.
– Очень разумно с ее стороны.
– Да, она очень добра. – Вероника колебалась, вертя в руках кольцо. – И хорошо, что я была там, потому как мы получили ужасные новости.
– Нет, только не Томас…
Вероника опустила голову:
– Мы сидели за обедом. Телеграмму принесла служанка, как обычную почту, на подносе.
– Полагаю, она всегда так делала.
– Да, конечно. Отец побледнел так, что я испугалась, как бы он не лишился чувств, и дрожащими руками никак не мог ее распечатать.
Филипп положил свою руку на ее, и Вероника благодарно сжала ее.
– Мне пришлось читать ему, и он чуть не упал в обморок. Я не знала, что делать, и вызвала врача… Это был худший день в моей жизни, Филипп.
– Конечно, бедняжка.
Она не рассказала ему, что видение смерти Томаса преследовало ее задолго до того, как все произошло. Вероника точно знала, как умер ее брат, – она много раз это видела. Однажды она даже заговорила об этом с Олив. Они тогда поднимались по лестнице и переговаривались шепотом, чтобы не разбудить прислугу. Вероника спросила:
– У вас бывают видения, Олив, или предчувствия?
– Естественно. У всех ведьм, которые занимаются своим ремеслом, они бывают.
– Пропадут ли они, если перестать колдовать?
Олив искоса взглянула на нее:
– А ты хотела бы?
– Иногда. Иногда я не хочу знать, что произойдет. Это ни к чему, не так ли? Особенно если я ничего не могу сделать, чтобы предотвратить это.
– Боюсь, это часть нашего естества. – Голос Олив звучал теплее, чем обычно. – Нельзя подавлять в себе такое. Ведь это – часть нашего дара.
– И тяжелая ноша, – вздохнула Вероника.
– Да, сила – это ноша. Такова наша плата за нее.
Это, решила Вероника, разглядывая измученное войной лицо Филиппа, ужасная плата. Ее сердце ныло, к глазам подступили слезы. Она заморгала, чтобы их сдержать. Нельзя показывать свои чувства. Это было бы предательством. Все, мирные жители и военные, девушки и мужчины в этом кафе – все усердно пытались создать видимость уверенности. Они не боялись. Они были горды. Они шутили, смеялись и танцевали, отрицая возможные ужасы будущего.
Вероника воспрянула духом:
– Филипп, давай поженимся. И как можно скорее!
Он удивленно приподнял брови и засмеялся:
– Серьезно? С чего бы это?
– Я знаю, ты хочешь, чтобы наша свадьба состоялась в вашей фамильной церкви, чтобы присутствовали твои сестры и родители. Но война затянулась на пять лет. Наша помолвка кажется такой далекой.
