– Терьеры непредсказуемы. Мне всегда были больше по душе спаниели.
– Да, я знаю, но она была подарком от Яго. Я не могу с ней расстаться.
Вероника погладила собаку, и та улеглась, добродушно глядя на Ханичерча.
Пульс Вероники отбивал сумасшедший ритм, но голос, как она с радостью отметила, ее не выдал.
– Столько шума… – небрежно заметила она. – Так что хотела узнать Кук?
* * *
Вероника редко использовала свой титул и не планировала афишировать дружеские отношения с королевой, тем не менее сейчас это было необходимо. Она написала тайное послание Ее Величеству и вскоре получила ответ. Она съездила на один день в Лондон и была удостоена конфиденциальной беседы с Елизаветой, которая пообещала ей свою помощь. На выходе из Букингемского дворца Вероника встретила короля и присела перед ним в реверансе.
– А-а, – благодушно сказал он, – леди Вероника, не так ли? Помощница моей супруги во время войны. Я б-благодарю вас за особую помощь. Королева говорит, она была б-бесценной.
– Это большая честь для меня, Ваше Величество, – искренне ответила Вероника.
Король очаровательно улыбнулся и пошел дальше, ничего, похоже, не зная об истинной службе, которую она сослужила своей стране. Вероника поспешила вниз по лестнице к боковой двери и снова села в поезд, желая поскорее оказаться в Свитбрайаре.
Елизавета ее не подвела. Через два дня из дворца пришло сообщение, в котором были перечислены несколько госпиталей, в которых, согласно информации Военного министерства, лечились раненые американские солдаты, а также французские и британские подданные. Королева закончила послание словами «Удачной охоты».
Вероника, не теряя времени, упаковала небольшой чемоданчик, хотя и не знала, как долго ее может не быть. Если она сразу попадет в нужное место, то быстро вернется домой. Если же придется объехать их все, это могло занять достаточно времени.
Когда Ханичерч узнал о ее намерении отправиться во Францию, то так распереживался, что пришлось его успокаивать.
– Ханичерч, – твердо сказала Вероника, – в Европе сейчас мир. Война закончилась.
– Миледи, опасность еще есть, – возразил он. – Мины. Военнопленные. Неразорвавшиеся бомбы.
– Все это есть и у нас, в Англии, – ответила Вероника.
Дворецкий признал эту горькую правду, но протестовать не перестал:
– По крайней мере возьмите с собой кого-нибудь.
– Кого? Никого нет.
– У вас нет друзей в Лондоне? Может быть, во дворце?
– Со мной все будет хорошо, – заверила Вероника. – Мой французский язык значительно улучшился. Мне нужно, чтобы ты следил за домом, пока меня не будет.
– Леди Вероника, мне это не нравится. Вы наследница Свитбрайара. Вам следует быть здесь.
– Я вернусь, Ханичерч. Пожалуйста, не волнуйся!
На всякий случай она написала распоряжение и оставила его на своем столе, но решила, что лучше об этом не говорить. Она не рассказала Ханичерчу, зачем едет за границу, упомянула только, что в госпитале лежит ее старый друг, но имени не называла.
Казалось странным, что никто не мог запретить ей поехать. Она была хозяйкой Свитбрайара, последней в своем роду. Если по какой-то причине она не вернется, Свитбрайар перейдет к внуку брата ее отца. Она не могла вспомнить его имени, по крайней мере его фамилия была Селвин.
Вероника задалась вопросом, кого бы озаботило, если бы она вернула себе девичью фамилию. Она не считала, что это имело бы большое значение. Аристократия доживала свои дни, девушка была в этом уверена. Первая мировая война нанесла ей почти смертельную рану. Вторая сразила наповал.
* * *
В ночь перед отъездом Вероника заперла дверь, открыла шкаф и вытащила оттуда корзину. Она достала кристалл и поставила его на маленький стол с новой свечой, букетом из трав, которые собрала в парке Свитбрайара, и флаконом соленой воды. Теперь у нее было больше уверенности в ритуале, и она начала с того, что молча поблагодарила своих наставниц – Елизавету, Олив и Роуз – за науку.
Мать-Богиня, мне внемли,
Что меня ждет, покажи.
Это была простая и понятная молитва, как и учила ее Олив. А вот ответ мог быть непонятным. Это могло быть предупреждением. Или речь могла идти об опасности. Вероника заранее решила, что если камень покажет какую-то угрозу, то она сделает все, что сможет, чтобы лучше к ней подготовиться, но от своего решения не отступит. Ребенок Валери стал одним из миллионов жертв войны, и Вероника не хотела, чтобы его отец тоже оказался в этом списке.
Она опустилась на колени перед камнем своих прародительниц. Вокруг ее головы вился ароматный дымок, дрожащее пламя свечи плясало на поверхности кристалла. Она повторила молитву трижды по три раза.
Вереница лиц была ей знакома – как в повторяющемся сне. Изображения, скрытые дымкой времени, по очереди смотрели на Веронику. Поначалу они двигались быстро, и она не могла разобрать конкретных людей. Через какое-то время череда лиц начала замедляться, их черты стали отчетливее. Там была пожилая женщина в длинном бесформенном наряде. Была та, с облаком серебристых волос. Последней оказалась ее мать.
Дымка впервые развеялась настолько, что Вероника смогла ясно рассмотреть лицо Морвен. Это было лицо с портрета – и все же не совсем. Портретист потрудился, чтобы сделать ее красивее: нос поизящнее, подбородок помягче, глаза пошире, щеки – порозовее.
Лицо, которое видела Вероника, было немного иным. Оно было лучше. Это лицо принадлежало личности. Глаза, меньшие, чем на портрете, были чуть раскосыми и, казалось, готовыми рассмеяться. Нос длиннее и острее, чем показал художник, подбородок – более выраженный. Вероника наклонилась, обхватила камень ладонями и прошептала, глядя в глаза матери:
– Мама, ты можешь показать мне…
Улыбка Морвен была такой, что ни один художник не смог бы ее воспроизвести. Она казалась сотканной из любви и тайны. Это было полное нежности лицо матери, которая смотрит на своего ребенка. Оно быстро исчезло, и изображение растворилось в дымке, как будто Морвен сделала шаг назад, чтобы освободить место для кого-то другого.
В последние годы Вероника была слишком занята, чтобы заботиться о своей внешности, и крайне редко смотрелась в зеркало. Она коротко обрезала волосы, когда началась война, и не вспоминала о косметике, разве что пользовалась помадой, да и то от случая к случаю. Поэтому когда она увидела собственное лицо в кристалле, то не сразу узнала его.
А потом ее внимание привлек младенец, которого стройная темноглазая девушка держала на руках. Изображение дрожало перед ней несколько секунд. Девушка – она сама, как поняла Вероника, – не смотрела на нее. Она была поглощена ребенком. Своим ребенком.
Дочь, конечно. Девочка, которая продолжит колдовское дело.
