Недалеко от церкви поднялся какой-то шум, и с колотящимся сердцем и дрожащими руками Урсула повела Арамиса в сторону происходящего. Она остановилась в нерешительности прямо за углом гостиницы. На месте, где обычно собирался рынок, столпились люди, которые приходили в Орчард-фарм. Повозка, в которой увезли ее мать, стояла под деревьями, поводья были небрежно брошены на землю, пони щипал траву. К толпе присоединились еще горожане, женщины, старики, было даже несколько детей, а в самой гуще Урсула заметила отца Мэддока в сутане с воротничком. В поднятой руке священник держал Библию и что-то кричал, но его слова уносил ветер.
Урсуле и не нужно было их слышать. Его намерения и гнев были слишком очевидными.
Несколько мужчин, сгрудившихся возле священника, в одночасье развернулись, словно стая гадких птиц, и направились сквозь толпу к церкви. Урсула, спрятавшись за поникшими ветвями высохшего вяза, смотрела, как они движутся к невидимой с ее места двери, что вела вниз, в подвал. Отец Мэддок последовал за ними и, бросив угрюмый взгляд на толпу, оставшуюся снаружи, закрыл за собой дверь.
– Теперь-то они все узнают! Как только увидят ведьмину метку! – со злорадством сообщила своей спутнице пожилая женщина в фартуке.
Урсула вышла из-за вяза и ошеломленно уставилась на нее.
– Что вы сказали? – настойчиво переспросила она. – Что за ведьмина метка?
Та кудахтнула – зловещий звук, заставивший у Урсулы внутри все перевернуться.
– Ты что же, не знаешь? – с наслаждением воскликнула она. – У всех ведьм есть лишний сосок! Они прячут его под одеждой.
Ее спутница, которая была чуть помоложе, с крупными чертами лица и обвисшей грудью, издала презрительный смешок.
– Мы всегда про это знали, верно, Пэнси? Мы все знали, что те старухи с Орчард-фарм были ведьмами!
– Почему вы так считаете? – продолжала допытываться Урсула, хотя ее голос звучал чуть слышно. Ноги едва держали ее. Чтобы не упасть, ей пришлось схватиться за ствол высохшего дерева.
Обе женщины резко повернулись к ней. Урсула почувствовала себя лисой, загнанной в угол стаей терьеров.
– Они не заговаривают с нами, ведь так? – сказала старшая.
– Вечно треплются на каком-то чудном языке, ни по-корнуэльски, ни по-английски. Сидят в своей старой халупе и никогда не выходят! – добавила младшая.
– Боюсь, теперь-то их раскроют!
Младшая при этих словах склонила свое грузное тело, чтобы взглянуть на Урсулу из-под шляпы.
– А ты разве не из них будешь? Да, так и есть! Ты та, что приходит на рынок…
Ее прервал лязг открывающейся двери в подвал. Мужчины, которые ушли туда, поднимались наверх во главе с отцом Мэддоком. Только теперь с ними была Нанетт – безвольная, обмякшая, она шла, уронив голову и с трудом волоча ноги, в то время как мужчины подгоняли ее.
– Ведьма! – победоносно провозгласил один из них.
Толпа подхватила его крик:
– Ведьма! Ведьма!
У Урсулы так резко закружилась голова, что, казалось, ее вот-вот стошнит. Мышцы как будто наполнились водой. Она больше не могла держаться за ствол вяза и упала на колени прямо посреди веток и сухих листьев.
Обе женщины потеряли к ней интерес, спеша присоединиться к толпе, которая уносила Нанетт. Урсула попробовала встать на ноги.
Внезапно с запада появилась целая стая угольно-серых туч. Они нависли над Маунтс-Бей и набросили тень на Марасион. Пытаясь ухватиться за что-то, чтобы подняться, Урсула почувствовала чью-то руку – изящную и нежную.
Она судорожно вздохнула, схватившись за руку, как утопающая… и взглянула в глаза своему возлюбленному.
Это был Себастьен. Лицо его осунулось, прекрасные глаза застилал гнев.
– Моя мать… – простонала она. – Я должна догнать ее… Помоги мне!
– Урсула, слишком поздно.
Он притянул ее к себе и обнял рукой за плечи – не как возлюбленный, не как брат. Как друг.
– Себастьен, помоги мне! Ты должен помочь! Маман…
Он крепко прижал ее к груди:
– Chut, chut, ma chérie
[53]. Ты уже ничего не сможешь сделать.
Понимание поразило ее, словно удар. Он не станет бороться с ними. Никто не станет. В этой битве она была абсолютно одна.
Урсула вырвалась из рук Себастьена, несмотря на все попытки удержать ее. Толпа, крича и посмеиваясь, уже успела исчезнуть на дороге, что вела к утесу. Урсула закружилась в вихре юбок и побежала к месту, где оставила на привязи Арамиса.
Она бежала словно во сне. Ноги казались налитыми свинцом, а руки безвольно болтались вдоль туловища. Урсула домчалась до коня за считаные мгновения, но каждое из них показалось ей часом. Арамис вскинул голову, встревоженный ее торопливостью и учащенным дыханием, но, хотя и дрожал, стоял смирно, пока Урсула не взобралась на него. Он рванул было рысью, но когда она ударила его каблуками по ребрам, перешел на неуклюжий и неустойчивый легкий галоп.
Урсула и не подозревала, что плачет, пока слезы на щеках не начали застывать на холодном воздухе. Она подгоняла Арамиса, держа одну руку на поводьях, а другой ухватившись за гриву, чтобы не упасть.
Платок слетел у нее с головы, юбка сбилась вокруг колен. У нее ныли руки, а от шеи, от места, где ее сжимал Моркам, отдавало жгучей болью в голову.
К тому времени, как она настигла толпу, завеса туч успела разойтись. Беспощадное солнце играло на волнующемся под утесом море. Это было самое опасное место на скалистой дороге; место, по которому Урсула ездила с осторожностью; место, куда люди приходили выбросить вещи, если не хотели, чтобы их нашли. Поговаривали, что однажды, много лет назад, здесь погиб католический священник: поскользнулся и разбился насмерть о камни внизу.
Крики толпы утихли, но ненависть была написана на искривленных губах и покрасневших лицах. Урсула попыталась направить Арамиса в самую гущу, но коню с его огромными ногами всю жизнь нужно было держаться осторожно, и теперь он не хотел пробиваться сквозь толпу. Он противился хозяйке, перебирая копытами на границе с людской массой, качал головой и обеспокоенно фыркал, подтверждая, что понимает ее приказ, но при этом не слушался его.
В толпе Урсула заметила Моркама, его крупную фигуру, закутанную в поношенное черное пальто, заломленную назад шляпу и перекошенное от гнева лицо.
Она повернула Арамиса и попыталась объехать толпу, но люди вокруг суетились, становились на цыпочки, толкали друг друга в борьбе за лучшую точку обзора. Урсула в отчаянии обдумывала, что бы предпринять, к кому обратиться, но никого не находила. Она видела только голову матери и плечи. Нанетт поддерживали двое мужчин, которые тащили ее – она не сопротивлялась – к краю обрыва.
