Нанетт выпрямилась. За окном в ветреном небе мерцали звезды. Ранние заморозки, предвещающие Самайн
[12], покрыли уголки окна инеем. Дрожа, Нанетт вылезла из сорочки и оделась. Луизетт нашла чулки и протянула сестре. В темноте ее глаза напоминали пару черных камней.
Нанетт поежилась и прошептала:
– Луизетт, к чему это?
– Попробуем заклятие отвлечения внимания.
– Но Клод…
– Pfft! Мужчины ничего не смыслят в нашем ремесле.
Держа сапоги в руках, Нанетт тихонько проследовала за сестрой по темному коридору и, миновав кухню, вышла на улицу. На крыльце уже ждали остальные, закутанные в платки и плащи так, что Нанетт едва могла их различить. Она сунула ноги в сапоги и схватила первый попавшийся плащ с вешалки. Кто-то – ей показалось, что это была Изабель, – сунул ей в руки шерстяной платок. Она обмотала его вокруг шеи, и сестры молча выскользнули через боковую калитку в сад.
Подъем на вершину горы, столь знакомый в дневном свете, ночью оказался опасным. Неверный свет звезд обманчиво искрился на камнях, которыми была выложена тропинка. Кусты ежевики вдоль дороги были почти невидимы, и, казалось, пытались сбить бредущих женщин с ног. Анн-Мари была во главе отряда, за ней шли близнецы. В середине с целой свечой и кувшином соленой воды в корзине шла Изабель. Нанетт, с трудом карабкаясь в гору, следовала за Луизетт. Уже через пару часов будут блеять козы, требуя, чтобы их подоили. Девушке хотелось заявить, что она не видит смысла в происходящем или что с этим можно было подождать до Самайна, но она держала такие мысли при себе. Если уж Луизетт что-то взбрело в голову, спорить – только напрасно сотрясать воздух.
Именно Луизетт нашла пещеру на вершине горы, когда они обосновались в Орчард-фарм. Пространство внутри было гулким, с узким входом, хорошо спрятанным посреди возвышающихся глыб шероховатого гранита. Сестры вымели перья, косточки и гальку, которыми был устлан пол, и приспособили трехфутовый сталагмит, который прорезался из самого центра пещеры, в качестве алтаря. Выступы в скале служили им полками, на которых хранились запасы. Кристалл Урсулы, накрытый домотканым куском полотна, покоился на алтаре.
Годами сестры отмечали саббаты в этой пещере, которую называли своим храмом. Они проводили ритуалы, которым научила их Урсула, в поиске лекарственных трав и рецептов зелий обращаясь за помощью к старинному гримуару. Они зажгли целую свечу, окропили место соленой водой и подожгли особые травы. На головах у них были церемониальные покрывала. Покачиваясь, женщины стали в круг вокруг магического кристалла.
Еще ни разу с тех пор, как ее посвятили в колдовство, Нанетт не замечала, чтобы кристалл хоть как-то отвечал ей. И сомневалась, что в этот раз что-то изменится.
2
Когда Нанетт была маленькой, она умоляла сестер позволить ей взобраться на вершину холма с ними. Каждый раз Луизетт отвечала: «Еще рано. Не сейчас», отказываясь давать какие-либо объяснения. Однажды Нанетт даже попробовала испросить разрешения у Клода, но тот лишь зарычал на нее, как собака на надоедливого котенка. Это был его единственный ответ.
В тот день Флеретт обрела дар речи, заявив: «Мужчинам не понять», и похлопала Нанетт по плечу, но объяснять тоже ничего не стала.
Время от времени Нанетт пристально разглядывала верхушку горы, раздумывая, осмелилась бы забраться туда по крутой тропинке, смогла бы в одиночку отыскать храм. Она полагала, что смогла бы, но была от рассвета до заката занята домашними хлопотами, или ходила на рынок, или служила переводчиком для семьи в беседах с кузнецом, старьевщиком либо людьми, которые приходили купить пони. Происходящее на вершине оставалось тайной, и когда ей исполнилось десять, двенадцать, четырнадцать лет. Но в день ее первого кровотечения Луизетт одарила сестру хищной улыбкой через кухонный стол.
– Aujourd’hui
[13], – сказала она.
– Что сегодня? – жалобно спросила Нанетт.
У нее болел живот, а вид собственной темного цвета крови на одежде после утреннего пробуждения вызывал чувство тошноты. Флоранс снабдила ее куском домотканой ткани. Это было нестерпимо: ткань растирала кожу на ногах и цеплялась за юбку, когда Нанетт садилась.
Луизетт наклонилась вперед:
– Сегодня ты можешь пойти в храм.
Нанетт уставилась на нее:
– Aujourd’hui? Pourquoi?
[14]
– Потому что теперь ты стала женщиной!
– И этого я ждала все время?
– Именно.
– Почему ты мне не сказала?
– Чтобы пришлось спорить об этом? Нет. Так велит наше ремесло. – С этими словами Луизетт отодвинулась от стола. – Пойдем, как только сядет солнце.
Несмотря на плохое самочувствие, Нанетт испытала сильное волнение, когда впервые шагнула внутрь храма. При подъеме на вершину становилось все прохладнее, но валуны, служившие отметиной входа в пещеру, загораживали ее от ветра. Внезапно ощутимо потеплело. Нанетт стояла, с любопытством разглядывая гранитные стены, местами с углублениями, в которых были расставлены закупоренные склянки и бесформенные корзины. В центре пещеры на выступающем из пола гранитном цилиндре лежал какой-то предмет, завернутый в ткань настолько ветхую, что она, казалось, вот-вот рассыплется. Когда Нанетт разглядела его форму – загадочную и в то же время знакомую, – у нее начала покалывать шея, а в ноющем животе что-то задрожало.
– Кристалл Урсулы, – пробормотала она.
Анн-Мари кивнула, сжимая в руке метлу.
– Сейчас раскроем.
– Я помню его, – прошептала Нанетт.
– Вряд ли, тебе было всего четыре.
– Но я действительно помню. Он светился у бабушки в руках. Я еще подумала, что она обожжется.
Анн-Мари начала подметать, грустно качая головой. Причину этого Нанетт не поняла.
Старшие сестры закутали ее в покрывало. Окружив магический кристалл, они призывали Богиню. Их покрывала струились в пламени свечей, словно освещенные звездами водопады. От свечи Изабель лился чистый свет, отгоняющий тени в самые дальние каменистые глубины пещеры. Кристалл мерцал – правда, лишь отражая свет. Кровавый отблеск, который помнила Нанетт, в нем так и не появился.
Когда сестры начали спуск с горы, стояла уже глубокая ночь. Луизетт и Анн-Мари несли масляные лампы, освещая путь. В фермерском доме горел оставленный мужчинами свет – для них он стал маяком во тьме. Когда они вернулись, мужчины уже спали, поэтому сестры собрались в кухне. Флеретт принялась разогревать свежее козье молоко, добавляя в него мед и помешивая, пока остальные снимали платки, сапоги и сбрасывали с себя плащи.
