Да лечь, укрывшись под крестами,
Забыв, что дух не излечим
Ни покаяньем, ни стихами.
Зачем детей на свет плодим,
Поправ исконную науку —
Мол, рождены они на муку,
Мы в их лице не победим
Ни лень, ни тупость и ни скуку.
Зачем иных людей гноим
Под спудом зависти и гнева,
В дома несем всю грязь из хлева,
Богам враждебным, не своим,
Слагаем гимны без припева.
А есть ли смысл в судьбе такой —
Безрадостной, суровой, страшной,
Где не поднять суглинок пашней,
Где верх мечтанья — лишь покой
От смерти глупой, бесшабашной?
Какой ты станешь, жизнь моя?
Ведь я, сквозь мерзости наносы
Пропев свой стих сладкоголосый,
Ворвусь в безбрежность бытия,
Найду ответ на все вопросы…
На улице висела серая, снежная хмарь, завистливо заглядывающая в окна теплого, залитого электрическим светом палаццо Фарнезина. Андреа дель-Васто — повелительница стригоев — уверенно стучала каблучками своих щегольских туфелек, переходя из холла в гостиную, из зимнего сада в столовую, продвигаясь все дальше и решительно увлекая за собой озадаченного, пребывающего в растерянности Тристана. Наконец она начальственно впихнула его в интимный полумрак своей личной опочивальни и, толкнув мужчину в грудь, почти уронила на огромное, застеленное меховым покрывалом ложе. Подбитый под колени краем этого сексодрома, сделанного из мореного дуба, слоновой кости и перламутра, де Вильфор неловко упал на спину, вдыхая запах ее духов — тяжелых, агрессивных, мускусных. Это запах затягивал и подчинял, впрочем, как и сама Андреа.
Тем временем повелительница ловко выдернула гребень, удерживающий ее прическу, и, встряхнув головой, рассыпала по плечам волну густых черных, будто вороново крыло, локонов, укрывших ее до пояса. Дернув за шнурок корсета, она сбросила на пол шуршащее платье и небрежно вышагнула из вороха дорогой материи, оставшись в одной лишь тонкой, полупрозрачной, ничего не скрывающей сорочке. Ее гибкое тело призывно просвечивало сквозь муслин, завораживая спелыми вишнями напряженных сосков и темным треугольником волос, виднеющимся внизу живота…
— Разве я не прекрасна? — требовательно спросила она, приближаясь к беспомощно распластанному на мехах Тристану и игриво проводя пальцем по его губам. — Разве я не желанна? — Каждый из ее точеных пальчиков завершала алая капля маникюра.
У загнанного в тупик де Вильфора немедленно пересохло во рту, ибо он понял недвусмысленный намек своей госпожи. Андреа смотрела на него таким красноречивым изголодавшимся взглядом, словно собиралась съесть или, по крайней мере, укусить.
— Уже долгих три года, с тех пор как погиб мой незабвенный Рауль, у меня не было мужчины! — кокетливо пожаловалась Андреа, пылко приникая к Тристану и заискивающе засматривая ему в глаза. — А ночи здесь так холодны, длинны и одиноки… О, на меня заглядываются многие достойные воины, — в ее голосе промелькнули кокетливые нотки, — могучий Мак-Наккер, неустрашимый командир моей охраны Жан Лагаскур, наш лучший разведчик Раньер, но ни один из них, слышишь, ни один, — ее ногти сладострастно впились в его плечи, причиняя боль даже сквозь рубашку, — не сравнится с тобой, мой Тристан…
— Но Элоиза, — попытался оправдаться де Вильфор, тщетно силясь стряхнуть прилипшую к нему, будто пиявка, девушку и взывая к ее благоразумию, — она же моя невеста…
— Ну и что? — непритворно изумилась Андреа, перекатываясь на спину и утягивая его за собой. Тристан принужденно завис над возбужденной стригойкой, всеми фибрами своего тела ощущая исходящее от нее желание. — Разве французы не пользуются заслуженной репутацией ветреников и ловеласов? — Она дразнила его пикантными голосовыми модуляциями, прижимаясь высокой грудью и призывно приоткрывая пухлые, сочные, алые губы. — Да и какое значение имеют притязания какой-то скромной горничной?
Тристан осуждающе нахмурился, отстраняясь и укоризненно качая головой:
— Госпожа, а вы хоть когда-нибудь учитываете интересы своих подданных? Зачем вы так жестоко обманули несчастную пленницу каменного гроба, рассказав ей совершенно лживую историю о ее миссии и целях стригоев? И кто она такая на самом деле?
— Она? Санта, моя сестра!
Тристан явственно слышал фальшь, звучащую в бархатистом голосе повелительницы.
— Не пытайтесь меня обмануть! — импульсивно воскликнул он. — До проведенного мною обряда эта девушка являлась человеком, а возможно, — он неуютно поежился, вспоминая светлое тепло, распространяющееся от его бессмертной пациентки, — даже ангелом!
— Серафимом! — невозмутимо поправила Андреа. — Но я не вру, она и вправду моя сестра. Раньше она звалась Селестиной и воспитывалась в некоем католическом монастыре, где стала экзорцисткой…
— Экзорцистка?! — ахнул потрясенный шевалье, ощущая, как у него голова идет кругом от невероятных откровений сегодняшнего вечера. — Самый злейший наш враг! Во имя нашего Отца, поведайте мне, какие неисповедимые пути судьбы смогли свести воедино серафима и вас — повелительницу стригоев?
— О, — будто упоминая о чем-то весьма незначительном, стригойка демонстративно вздохнула, изображая скуку, — это длинная и довольно печальная история. Она тебя утомит, давай поговорим о моем прошлом как-нибудь потом, в другой раз… Неважно, кем была Селестина, важно, кем она стала. Я решила сделать ее одной из нас, и сделала.
— Зачем? — настойчиво повторил Тристан.
— Зачем? — Андреа мстительно улыбнулась. — Я не устояла перед соблазном воспользоваться подвернувшейся возможностью и спустить мою сестрицу с небес на землю. Она всегда была до того разумной и высоконравственной, что мне с детства хотелось влить в нее бутылку коньяку и посмотреть, что из этого получится.
— Личная месть! — понял Тристан, а его красивое лицо исказила гадливая гримаса. «Ну почему женщины так вероломны?» — подумал он.
— Ты забываешь, милый мой! — сухо ответила Андреа, приподнимаясь на локте и глядя на мужчину иронично прищуренными глазами. — У нее просто нет выбора. Санта может встать на нашу сторону, или… — Стригойка мстительно рассмеялась: — Нет, никаких или!.. Санта должна считать себя моей сестрой и найти Грааль, попутно истребив всех наших врагов. Зачем ей знать горькую правду, коли от нее нет никакого прока? К тому же покажи мне кого-нибудь, кто всегда говорит только правду, и я покажу тебе того, кого все ненавидят… Как ни вульгарно это прозвучит, но я, пусть и косвенно, но все-таки желаю ей добра!
— Я знал, что вы умны и расчетливы, — негодующе парировал Тристан, еще больше отодвигаясь от своей повелительницы, — но, увы, не догадывался о том, как вы бессердечны! Вас никогда совесть не мучает?
— Совесть? — небрежно отмахнулась девушка. — Да она же просто фикция, которую придумали злые люди для того, чтобы эта гадкая штука не давала спокойно жить добрым! А я живу по своим правилам, не принимая во внимание нормы человеческой морали.
