Конрад согласно кивнул, бдительно прищуриваясь на тень, мелькнувшую на фоне прежде золоченных пластин, покрывающих крышу. Он моргнул, но тень исчезла, будто ее и не было. Может, зрение его подводит или ему почудилось?
— И что дальше делать предлагаешь, чадо? — спросил иерей, придирчиво рассматривая фасад дворца с забитыми досками окнами, щедро обмотанный колючей проволокой до высоты первого этажа. — Как мы внутрь попадем, ежели это теперь какой-то бастион неприступный. — Он указал на дула крупнокалиберных зенитных установок, которыми топорщилась плоская часть кровли. — Как бы нас за лазутчиков не приняли да не обстреляли, не ровён час…
— Последний встреченный нами караул рассказал, что во дворец никого не впускают, только тех, кто знает ежедневно меняющийся дежурный пароль. Но нам подобная роскошь не грозит, а посему. — Конрад хмыкнул и описал пальцем легкомысленный круг, красноречиво очерчивая среднюю часть здания, — придется нам вот там, над колоннами, на крышу взобраться, а уж с нее опускаться по западному флигелю на третий этаж, туда, где находятся личные покои папы и где, полагаю, скрывается он сам…
— А можем, покричим? — хрипло предложил отец Григорий, ничуть не воодушевленный открывающейся перед ним перспективой форсированно освоить искусство скалолазания, а вернее, стенолазания. — Они высунутся и…
— И что? — язвительно переспросил Конрад, недоверчиво приподнимая бровь. — Трап незваным гостям подадут или лифт за нами пришлют?
— Ну… — сконфуженно промямлил растерявшийся иерей, — лестницу веревочную из окна опустят!
Рыцарь фон Майер недобро рассмеялся, многозначительно поглаживая приклад своего ружья:
— Ладно, если нам на голову выльют содержимое ночного горшка. А если пулями приголубят?
Отец Григорий виновато прикусил палец и замолчал, признавая свою полнейшую несостоятельность в данном вопросе. Тогда вервольф вытащил из-за пояса толстые, подшитые кожаными лоскутами перчатки, натянул их на руки и, молодецки поплевав на защищенные таким образом ладони, полез на первый этаж дворца, ловко отодвинув в сторону опасную «колючку» и мастерски цепляясь за многочисленные выбоины в стене здания. Ругаясь вполголоса и поминутно призывая анафему на головы всех стригоев без исключения, отец Григорий нехотя последовал за ним…
— Упаду! — тихонько причитал иерей, норовя поймать вервольфа за ногу. — Упаду же, чадо!
— Молись, отче, — сдавленно прорычал берегущий дыхание Конрад, — и тогда Господь тебя спасет.
— Сверзнусь вниз, вот те крест! — никак не унимался паникер в рясе. — А Божьей помощи можно до морковкина заговенья ждать…
— Кощунствуешь, отче, — наставительно попенял упрямый оборотень, выискивая очередную опору для руки и подтягиваясь. — И на кой ляд ты тогда со мной связался, а?
— Бес попутал! — убежденно просипел иерей, суетливо елозя пузом по холодному камню. — Верил, что помогу тебе в великом деле…
— Некоторым людям, прежде чем помогать, следовало бы для начала научиться не мешать, — глубокомысленно изрек Конрад, издевательски вытягивая свою щиколотку из цепкого захвата священника. — Отче, может, у нас у каждого свой путь?
— Общий чадо, общий! — елейно увещевал иерей, снова хватаясь за своего спутника. — Токмо не отпихивай меня, ради Христа, ить упаду же…
Вот так, переругиваясь и споря, они почти уже достигли крыши дворца, как вдруг из-за угла здания вывернула давешняя тощая серая тень, уже виденная Конрадом прежде на куполе собора и, непринужденно галопируя по стене, словно по горизонтальной поверхности, помчалась к путешественникам.
— А это еще кто такой? — изумился вервольф, ненадежно зависая на одной руке, а второй вытаскивая нож из укрепленных на поясе ножен.
— Свят, свят! — испуганно лепетал отец Григорий, отчетливо стуча зубами на манер испанских кастаньет.
Тень надвинулась еще больше, оказавшись огромной собакой, чья усеянная острыми клыками пасть кровожадно щерилась, чуя близость практически беспомощных жертв.
— Собака-вампир! — не сразу опознал рыцарь, ошалело качая головой.
— Дыг-дыг-дыг! — музыкально проклацал челюстями иерей.
— Я таких прежде и не встречал, — недоуменно продолжил оборотень. — Кто же ее оборотил… — но договорить он не успел, потому что тварь неожиданно прыгнула прямо на него, взвившись в чудовищном скачке, недоступном ее обычным сородичам. Конрад громко вскрикнул и взмахнул ножом, одновременно максимально плотно прижимаясь к стене. Его клинок успешно пробороздил поджарый живот собаки, пролетевшей над вервольфом и приземлившейся чуть ниже него на декоративный выступ каменной кладки, расположенный рядом с головой иерея.
— Дави ее, гниду! — импульсивно заорал Конрад, обращаясь к растерявшемуся отцу Григорию.
— Окстись, чадо, ить я же пацифист! — возмутился Агеев.
— Ну и дурак, — обличающе заклеймил Конрад. — Кому нужны мертвые пацифисты?
Между тем собака извернулась в воздухе, оттолкнулась задними лапами от стены и щелкнула зубами в каком-то сантиметре от уха иерея. С утробным рыком, позабыв как о шаткости своего положения, так и о твердости моральных принципов, отец Григорий схватился за крест, висящий у него на шее, и от души шарахнул им тварь, угодив ей точно промеж глаз. Собака жалобно заскулила, отползая назад и заливаясь темной, омерзительно смердящей кровью. Не сумев восстановить утерянное равновесие, отец Григорий сорвался со стены дворца и полетел вниз, душераздирающе воя, словно пикирующий бомбардировщик.
— Вот черт! — прокомментировал Конрад, следя взглядом за падающим священником. — Сейчас точно убьется…
Но, вопреки предчувствиям оборотня, иерей не убился. Он удачно приземлился головой в мягкий сугроб, воткнувшись в него по пояс, комично дрыгая обутыми в валенки ногами.
— Слава богу! — облегченно выдохнул Конрад, всерьез опасающийся за судьбу третьего эрайи. Он ловко сместился вниз, преследуя истекающую кровью собаку, практически ослепшую и контуженную. Одним ловким ударом мощного охотничьего ножа он перерубил ее массивную шею, и тело твари рухнуло вниз, запутавшись в колючей проволоке. Рыцарь ужом соскользнул на землю и, понатужившись, вытащил из сугроба оглушенного падением иерея, ухватив того за затрещавший подол рясы.
— Жив, отче? — Он насмешливо похлопал Агеева по щеке, приводя напарника в сознание. — Понравилось летать?
— Нет, — буркнул иерей, открывая глаза. — Я ведь, чадо, пока летел, чего только Богу не посулил, если выживу: и пить бросить, и спортом начать заниматься, и ругаться перестать…
— Ну и чего? — выжидающе осведомился вервольф, сдерживая подкатывающий смех — до того обиженным выглядело сейчас щекастое лицо болтливого иерея. — Выполнишь обещания-то свои, значит?
— Тьфу, стыдобища-то какая несусветная! — сердито сплюнул отец Григорий, поднимаясь со снега. — Ить лететь-то мне всего пять минут пришлось, а сколько за это время глупостей непотребных в голову пришло — сразу и не сосчитаешь…
