— Люди, — с отвращением буркнул он, — опять люди, всегда люди…
Я недоуменно приподняла бровь, озадаченная подобной реакцией. Интересно, а чем Тристану люди не угодили? Но де Вильфор отказался развивать столь интересующую меня тему и вместо этого приподнял рукав куртки, поглядев на свои наручные часы.
— Шесть утра, — мрачно констатировал он. — Через пару часов взойдет солнце. Укрытия мы так и не нашли, а значит, наши дальнейшие блуждания приобретают характер совершенно бесполезного занятия. Устроим привал прямо здесь?
Я с радостью кивнула, ибо давно уже устала от этих бесплодных скитаний, а однообразный вид обступающей нас местности привел меня к неутешительному выводу, что мы ходим кругами, бесцельно тратя время и силы. Хотя, говоря начистоту, в наших проблемах следовало винить одну меня: я надеялась выиграть время и избавиться от врагов, а вместо этого создала нам дополнительные сложности. А впрочем, чего убиваться-то? Ну попадем мы в Чейт чуть позже, так это же не смертельно!
Тристан тяжко вздохнул, вгоняя меня в ступор своим пасмурным видом и, вытоптав в снегу небольшую площадку, сложил в ее центре костер, соорудив его из нескольких найденных нами веток кустарника и извлеченных из карманов брикетов сухого топлива. Огонек робко заплясал на выделенной ему скудной делянке, а Тристан достал из куртки маленькую фляжку и угостил меня парой глотков отличного французского коньяка. Я сбросила в снег свой рюкзак, уселась и со сладостным стоном облегчения вытянула натруженные ноги.
— Скажи, по твоему мнению, люди являются очень глупыми созданиями, поэтому ты отзываешься о них с пренебрежением и презрением? — напрямую спросила я.
— Отнюдь, — коротко ответил стригой. — Я их не презираю, я им завидую, ибо они не утратили способность испытывать счастье.
— Счастье? — усомнилась я. — Какой смысл ты вкладываешь в это слово? Разве стригои не умеют быть счастливыми?
— О. — Тристан утомленно прикрыл глаза и откашлялся, готовясь углубиться в столь любезные его сердцу философские рассуждения, — какую непростую тему ты подняла, Санта. То, что является пределом мечтания людей, а именно бессмертие, стало для нас нормой жизни. Нет, даже не нормой, а обыденностью — серой и пресной повседневностью. Понимаешь, в чем тут дело? Мы не обрели счастье, став бессмертными. Мы получили красоту, силу, но утратили свободу распоряжаться своими жизнями. Парадокс, но теперь мы еще больше зависим от смерти. Мы ее боимся и поэтому влачим унылое существование. Горя, тотального горя у нас нет, а вот тоска по счастью — осталась. Чего же нам не хватает, отчего мы маемся, когда нужно жить и радоваться жизни? К пониманию нашей проблемы нужно прийти, это понимание нужно выстрадать, для него нужно созреть. Редко кто достигает этого рубежа, еще меньшее число отваживается его переступить…
— О чем это ты? — недоуменно расширила глаза совершенно запутавшаяся я. — А попроще выразиться можно?
Тристан кивнул, на его ясное чело набежала печальная тень.
— Я тоже многого недопонимал, пока не встретил некоего умного человека — монаха-иезуита, открывшего мне глаза на бессмысленность нашей жизни.
— Ты его за это поблагодарил? — выдала догадку я.
— Да уж, поблагодарил, — саркастично хмыкнул стригой, — таким образом, до сих пор себе простить не могу! — В его голосе прозвучал откровенный стыд. — Но теперь я точно уверен: люди обладают куда большей свободой, чем мы, ибо смирились с тем, что все они смертны. Они торопятся с толком потратить тот небольшой срок, который им отпущен, и поэтому умеют чувствовать — любить, жалеть, прощать. А мы, холодные душой долгожители, более всего заботимся о сохранении своей никчемной жизни и не склонны отвлекаться на иные эмоции. Мы законченные эгоисты, мы заложники своего бессмертия, и поэтому живем лишь собой и только ради себя.
Я растерянно хлопала глазами, ибо никогда не задумывалась о том, что приобретение бессмертия влечет за собой столь сильное душевное обнищание. Впрочем, разве Тристан не прав? Разве знакомые мне стригои, такие, как Андреа и Элоиза, не думают только о себе? Я поморщилась, неприятно удивленная мыслью, внезапно пришедшей в мою голову: я не хочу быть такой же, как они. Не хочу, и никогда такой не буду!
— Люди! — с непередаваемыми интонациями обобщил Тристан. — Им дарована самая величайшая ценность этого мира: способность любить, возможность прощать, право проявлять милосердие. А они вульгарно вытирают об нее ноги! Подлецы, мерзавцы!
Я ошарашенно ахнула, неожиданно прозрев. Так значит, он…
— До рассвета осталось совсем немного времени. — Конрад посмотрел на свои наручные часы и раздраженно выругался. — Предлагаю поступить так: если в течение ближайших пятнадцати минут мы не найдем никакого укрытия, то придется закопаться в снег и немного отдохнуть. А дорогу к замку поищем утром. Кто «за»?..
— Я устала, — плаксиво заканючила Ариэлла, бессильно повисая на плече у Ната, — я согласна на все что угодно, только давайте остановимся и немного отдохнем…
Вервольф кивнул, правильно истолковав ее нытье как утвердительный ответ. Отец Григорий что-то нечленораздельно проблеял, видимо уже неспособный на внятную реакцию. Его внушительный нос, обычно радующий взоры всех окружающих своим празднично-багровым цветом, трупно посинел, а кисти рук, выглядывающие из рукавов зеленой рясы, наоборот, налились нездоровой краснотой. Похоже, почтенный третий эрайя замерз буквально до невменяемого состояния, мужественно исполняя свой долг воина Господнего. Конрад обеспокоенно покачал головой, всерьез озабоченный здоровьем иерея, чего греха таить, за столь недолгий срок сумевшего пробудить в его далеко не щедром на нежности сердце искреннее уважение, вызванное непосредственностью и детской наивностью оного харизматичного священника. И теперь оборотню вовсе не хотелось потерять этого своего попутчика, равно как и всех прочих новоприобретенных друзей.
— А ты чего встал, как шланг на морозе? — Нахальная Оливия бесцеремонно пихнула в бок случайно зазевавшегося Натаниэля. — Ты с нами или против нас?
— Отстань, зараза! — свирепо огрызнулся порядком вымотавшийся архангел. — Мало того что бродим, словно привидения по пояс в снегу, так еще ты доводишь…
— Да, — поддакнула Ариэлла. — Лив, ты как была стервой, такой и осталась, тебя ничто не изменит.
— Единственная девушка «не стерва» хранится в палате мер и весов во Франции. Причем на складе, как некондиция. Конрад, подтверди… — вредно гыкнула ангелица, стягивая с ноги ботинок и вытряхивая из него набившийся снег. Из обувки немедленно пахнуло чем-то кислым, весьма не аппетитным. Конрад задорно рассмеялся, а Ариэлла брезгливо скривилась, но валькирия не обратила на нее ни малейшего внимания, всем своим видом самоуверенно показывая, что ей начхать на мнение окружающих. — Так что считай меня мировым стандартом! — победно закончила воительница и добавила: — Эй, волк, не строй из себя командира, привал отменяется…
— Почему? — изумился Конрад.
— Вон там впереди. — Оливия небрежно вытянула палец, указывая нужное направление, — я вижу покосившийся домишко…
