— Не нахожу в этом ничего смешного! — со злостью процедила я, в очередной раз забывая о том, что злость делает нас слабее. — Ты никогда меня не уважал и не считался с моим мнением.
— Любимая! — печально вздохнул вервольф, мгновенно обезоружив меня этим бесхитростным словечком. — Признаюсь откровенно: я стал сентиментальным, и даже, наверное, поглупел и постарел — мне хочется сказок…
— А я-то тут при чем? — сварливо буркнула я. — Намекаешь, что я не подхожу под критерий сказочной принцессы?
— Хуже! — еще громче вздохнул он. — Извини, но ты своими же руками старательно гробишь нашу сказку, нашу любовь. Разве ты не понимаешь — мы и так уже счастливы…
Я кисло поморщилась, будто глотнула уксуса. Конрад вел себя уж слишком обыденно. Как будто он не знает, что, закончив приставания извинениями, можно обидеть любую женщину.
— Нет, не извиню! — Я протестующе пнула пустую бутылку из-под вина. — Ты рассуждаешь как обыватель, ты себялюбиво отвергаешь гибнущий мир и зацикливаешься на своем мещанском благополучии. Ты не хочешь признать того, что Эра зла скоро поглотит всех людей…
— А мне плевать! — холодно отчеканил он. — Почему этот мир должны спасать именно мы? Ведь другие в это самое время спокойно отсиживаются за нашими спинами! Я устал отдуваться за других, я выживу при любом раскладе, если только не взвалю на свои плечи чужие проблемы. Я выживу и спасу тебя. А остальные… — Он надменно взмахнул рукой. — Наплевать!
Я до крови прикусила свою нижнюю губу, до глубины души возмущенная его пофигизмом и эгоизмом. А я-то еще ставила его выше Тристана! Я скучала по нему, переживала из-за него и даже считала потерю его любви равнозначной концу своей жизни! А он, он… Он был для меня всем, а стал — ничем. Да он просто трус, предатель и сволочь! Мне мнилось, что в моей голове раздается вполне реальный грохот — то рушились мои грандиозные планы, чаяния, убеждения…
— Конрад, — я смотрела на него с мольбой во взоре, — прошу, забери обратно свои последние слова, потому что я способна простить тебе все, кроме предательства…
— Да-а-а? — взвился он, точно так же поддавая ногой ни в чем не повинную бутылку, покатившуюся обратно ко мне. — А ты уже возвела меня в ранг эталона? Зря! Никогда не претендовал на звание образцового героя девичьих грез!
— Искать мужчину без изъянов может только женщина без извилин! — устало опровергла я. Похоже, все ранее сказанное о женщинах вполне применимо и к мужчинам. Кумиры не существуют, они просто чахнут и дохнут в условиях нашей суровой реальности. Идеализировать нельзя никого. Дабы не разочаровываться.
— Не утрируй! — фыркнул циничный оборотень. — Что у женщины на уме — уму не понять.
— Ты считаешь меня глупой идеалисткой? — без обиняков спросила я.
— Да! — согласно ухмыльнулся он.
— И уверен в том, что я готовлюсь совершить не доброе дело, а величайшую ошибку своей жизни? — продолжила я.
— Да! — Его губы вытянулись в прямую, хищную линию, придавая красивому лицу мужчины подобие ужасной звериной морды.
— Но ты все равно пойдешь со мной, так? — Я была уверена в его утвердительном ответе.
— Да! — однообразно отреагировал Конрад. — На кого же я тебя брошу-то?
— Абсурд. Слишком много «да», и ни одно из них не приносит радости. Какой абсурд! — Я отчаянно схватилась руками за голову. Любимый мужчина не сводил с меня глаз, исполненных жертвенной решимости, пока я пыталась договориться с собственной совестью, отлично понимая, что при этаком раскладе он сунется за меня в первую же подвернувшуюся ловушку и непременно погибнет. А я до конца своих дней буду потом жить с грехом на сердце. Потому что не с кем больше будет…
— Разве этот мир не достоин того, чтобы за него боролись? — робко выдавила я, надеясь пробить броню его практичности.
— Ха-ха! — наигранно выдал он. — Борьба за мир — это все равно, что секс за девственность!
— Значит, мы так и не найдем общего языка? — разочарованно подытожила я.
— Почему не найдем? — изумился он. — Запросто! Давай сейчас же встанем с этого места, уйдем далеко-далеко и заживем тихо и счастливо, только для себя двоих, забыв про всех страждущих и обездоленных. Мы предоставим людей их собственной участи, ведь именно в этом и состоит настоящее милосердие: каждый в итоге получает то, что заслужил. Ты все равно не сможешь помочь всем, так не продлевай их агонию, дай людям умереть быстро и безболезненно…
«Энтузиазма и предвкушения у него столько же, сколько было у змия в райском саду, — подумала я, наблюдая за одухотворенным лицом Конрада и внимая фонтану его красноречия. — Ах, как сладко он меня искушает! Дескать, откажись от борьбы за всеобщее спасение, и будет тебе твое маленькое, тихонькое, корыстненькое, подленькое счастье…»
— Видит бог, — внезапно, с надрывом выкрикнул оборотень, — в душе я так хочу променять тебя на другую, тихую, домашнюю, послушную женщину. Но не могу!
— Женщина, у тебя есть другая женщина? — вырвалось у меня, и я тут же пожалела, что не заткнула себе рот рукой.
Конрад покосился на меня с удивлением. Улыбнулся.
— А тебе зачем это знать?
— Просто… — Меня спасла полутьма, и он не увидел предательского румянца, залившего мое лицо целиком, до самых ушей.
— У меня есть нечто лучшее! — торжественно провозгласил оборотень.
— Мужчина? — пакостливо ухмыльнулась я.
— Не угадала.
— Хобби?
— Прошлое, — неожиданно печально ответил Конрад.
— Извини, но тогда ты феномен, — развела руками я. — Пусть человек живет в реальном отрезке бытия, но его личное время всегда имеет три формы: прошлое, настоящее и будущее. А у тебя одно вместо трех.
— В прошлом ты была моей, — эхом откликнулся он. — Наша любовь осталась в прошлом, так и не перейдя в следующую фазу.
— Прости. — Я поднялась с нагретого сиденья. — Я не хочу возвращаться в прошлое, ибо меня волнует настоящее, и мне не безразлично будущее. Я… — Тут я внезапно почувствовала себя плохо, покачнулась и чуть не упала.
Конрад бросился ко мне и подхватил, обеспокоенно щупая мой холодный лоб, покрытый противной липкой испариной.
— Ты давно не пила кровь? — грубо предположил он, попав в точку.
— Давно, — откровенно созналась я. — Уже и не припомню, когда в последний раз.
— Ясно, — он резко оборвал незаконченную мной фразу, закатал рукав куртки и обнажил свое смуглое запястье. А затем Конрад выхватил из привешенных к поясу ножен кинжал, полоснул им себя по руке и прижал к моим губам набухшую кровью рану.
— Пей! — повелительно приказал он. — Пей, черт тебя побери!
Опьянев от заманчивого запаха, наполнившего мои ноздри, я жадно глотала чуть горьковатую кровь, сильно отличающуюся от человеческой по вкусу и консистенции. Это оказалось просто потрясающе! Так, как если бы после грубого суррогата мне вдруг предложили продегустировать раритетный коньяк столетней выдержки… А потом любимый ультимативно оттолкнул меня от себя и побрел прочь, немного пошатываясь от слабости, вызванной обильной кровопотерей. Он вел себя как совершенно чужой мне человек… Господи, за что же ты послал мне такие адские муки от примитивных земных радостей?
