1. Практически на каждом относительно крупном предприятии имелось некоторое (не известное точно) количество рабочих, которые не верили официальной пропаганде, на собраниях допускали реплики с мест, распространяли листки с отличными от официоза мнениями и антисоветскими лозунгами, припирали к стенке агитаторов или по меньшей мере в кругу своих товарищей давали выход недовольству правительством, пересказывая слухи и анекдоты.
2. Часто к негативным отзывам рабочих побуждали меры правительства, вследствие которых ухудшались в целом условия их труда и быта. Когда в феврале 1932 г. правительство повысило средние цены на продовольствие, рабочие ряда предприятий потребовали увеличить заработную плату или призывали товарищей лучше разойтись по домам, чем работать за этот голодный паек
. Массивное сопротивление встретил изданный вскоре после этого декрет, который по-новому регулировал дефекты в работе и простои. За сохранение прежнего законодательства высказались целые профсоюзы рабочих; на ряде предприятий рабочие объявили по этому поводу забастовку. На фабрике «Красная работница» в ходе собрания рабочих дело дошло до настоящего восстания. Работницы заглушили партийного секретаря криками, что цены на продовольствие выросли, нельзя больше прожить на свою зарплату, и демонстративно покинули собрание. На фабрике распространился лозунг «Обождите, скоро будет война, и с коммунистами покончим»
. Многочисленные «нездоровые» высказывания имели место также в декабре 1932 г. и январе 1933 г. по случаю передачи закрытых рабочих кооперативов в юрисдикцию руководства заводов и в связи с декретом о прогулах от 15 ноября 1932 г.
[158] Были зафиксированы такого рода высказывания: «Вам говорят, что у вас всего много и что дела идут на лад, однако на деле у вас ничего нет, вас прижимают к стенке, вы не знаете, что делать, так как вас увольняют с предприятия и лишают продовольственных карточек». «Картошка гниет на фабрике, и мы плохо питаемся. Пятилетний план трудно выполнить. От слабости мы почти падаем у станков». «Сколько вас еще будут обманывать? Вам постоянно говорят, что колхозы и совхозы расширяют посевные площади, растет поголовье скота, а нас всегда плохо обеспечивают продовольствием. Мы вам больше не верим»
. «В Советском Союзе царит голод. Колхозы означают новое крепостное право. В газетах пишут, что за границей голодают, а на деле наоборот, мы голодаем». «В СССР у нас принудительный труд, иначе не отбирали бы хлебные карточки [при увольнении за прогул]». «Денег нет, зарплату приходится ждать. Может, они хотят, чтобы часть рабочих сама ушла, и им не пришлось никого увольнять». «Постановление — веревка на шее рабочего, оно дает администрации возможность увольнять по собственному усмотрению». «Что ты рассказываешь о достижениях, коммунисты довели страну до того, что торгуют человечьим мясом. Недавно купил колбасу и нашел в ней человеческий палец с ногтем»
.
3. Приведенные выражения недовольства и протеста имели весьма ограниченное действие и подавлялись в зародыше администрацией, партийными и профсоюзными органами. Забастовки ограничивались малой группой рабочих и устраивались лишь на короткое время. В большинстве случаев спешно вызванным функционерам удавалось уже через пару часов уговорить рабочих вновь приступить к работе. После 1932 г. в сводках настроений рабочих стачки больше не упоминались. Трудовые коллективы, которые поначалу отказывались принять резолюцию с оценкой декрета о прогулах как достижения, с помощью «разъяснительной работы» склоняли к одобрению правительственного акта
. Также и упомянутые профсоюзные группы, сначала отвергавшие декрет об оплате дефектной работы и простоев, в конце концов вынуждены были с ним согласиться
. Следует при этом подчеркнуть, что, как правило, для восстановления спокойствия оказывалось достаточно «разъяснительной работы». Лишь в сложных, исключительных случаях прибегали к репрессиям: так, рабочий, который рассказывал о торговле человеческим мясом, был арестован и передан в ОГПУ
.
4. Если правительственные меры напрямую не касались рабочих или даже обещали им, вероятно, личную выгоду, рабочие выражали готовность сотрудничать с режимом, даже если речь шла о том, чтобы ограничить в правах своих товарищей или подорвать условия их существования. Партийные и профсоюзные информаторы в один голос сообщали, что на введение закона о паспортах рабочие отреагировали совершенно иначе, чем на повышение цен и декрет о прогулах: на производственных собраниях, посвященных обсуждению закона, рабочие в массовом порядке брали слово, чтобы донести на товарищей, которым, по их мнению, не следовало выдавать паспорт
.
Б) Своенравие и приспособляемость
Исследователи с середины 1980-х гг. обращали внимание на тот факт, что советские рабочие в 1920-е и особенно в 1930-е гг. развивали эффективные приемы, помогающие снизить требования к интенсивности труда: частую смену места работы, прогулы, медленную работу, перекуры, чтение газет, уборку станка, хождение по цеху и т. п. Этой моделью поведения, обобщенно обозначаемой как «своенравие» или «упрямство» и известной также на примере других стран
, рабочие в индивидуальном порядке компенсировали отсутствие возможности действовать коллективно, представлять свои интересы с помощью организованных стачек или других форм классовой борьбы, а также открыто выразить свое недовольство
.
Если эта поведенческая модель и была неприятна для руководства предприятием и режима в целом, так как снижала производительность труда, то тем не менее она играла роль стабилизирующего фактора, поскольку исподволь способствовала интеграции недовольных рабочих в общую систему. Индивидуальные формы адаптации и молчаливо сносимые властью приемы ослабления требований к работе канализировали протестный потенциал в относительно безобидном для режима направлении. Политических условий игры они не могли изменить. Рабочие, которые время от времени совершали прогулы и стремились снизить норму труда с помощью замедленной работы, в принципе не отвергали систему, напротив скорее участвовали в ее построении
[159], хотя бы в качестве попутчиков, и пусть не в той форме, которая была угодна партии.
Отмеченные модели поведения касались не малых групп рабочих, а характеризовали производственную повседневность. Немецкие рабочие и специалисты, работавшие в Советском Союзе в 1930-е гг., классифицировали темп труда советских рабочих как весьма невысокий: «Русский рабочий в целом работает крайне медленно, особенно в первые две декады месяца. Последнюю же треть он работает днем и ночью, чтобы выполнить “план”, т. е. достичь предписанных результатов. Поскольку работа оплачивается сдельно, рабочий вынужден это делать, о многочисленных доносах, причем доносчики часто стремились таким способом завладеть квартирой «классово чуждого элемента». чтобы обеспечить себя заработком. Конечно, это весьма заметно отражается на качестве»
.
