Лиззи летела по деревне не разбирая дороги, подол широкой юбки, бьющей ее по щиколоткам и путающейся между коленок, раздувался словно парус. Достигающие земли одеяния всегда оставались в Эйсене привилегией родовитых аристократок, а городских модниц не раз и не два штрафовали за неподобающую их социальному статусу длину наряда. Но сейчас юная магичка проклинала даже и такую свою крайне скромную юбку, изрядно снижающую скорость передвижения. Сменить бы платье на куда более удобные мужские штаны, так ведь в деревне этого не примут. Шум поднимут – стыда не оберешься!
– Провались к гоблинам их консервативные, патриархальные порядки! – сквозь зубы процедила Лиззи, воровато оглянулась, подобрала юбку чуть ли не до бедер и неблаговоспитанно сиганула через невысокий соседский плетень.
Девушка была уверена, что односельчане не только не одобрят столь не вяжущийся с девичьей степенностью поступок, но даже и произносимых ею слов не поймут. Но, как Лиззи ни осторожничала, ей все-таки опять не повезло. В доме напротив чуть дрогнула белоснежная оконная занавеска, и многослойный накрахмаленный чепец, наподобие короны венчающий голову фрау Эльзы – первой в Ренби сплетницы и завистницы, укоризненно качнулся из стороны в сторону. Да и виданное ли это дело, чтобы взрослые и блюдущие собственную репутацию фрейлейн прыгали через заборы на манер диких коз? И фрау Эльза зловредно хмыкнула, уже предвкушая, как она непременно вынудит этого важного лицемера, их старосту герра Беренбаума, в ближайшую же субботу прилюдно проучить свою ретивую дочку, стегая ее гибкой хворостиной на главной деревенской площади. Вот так – ни больше и ни меньше, что-то другое фрау Эльзу не устроит. Возможно, это немного собьет спесь с самого герра Хайнца и станет утешением за то, что богатей Ганс посватался к его Хильке, а не к румяной Ленке, единственной дочке фрау Эльзы. И надо признать, что совесть фрау Эльзу не заедала ничуть, потому что нередко так случается – под обманчивой маскировкой из внешней чистоты и кружев скрываются отъявленно черствые сердца, чернотой не уступающие самому закопченному горшку неопрятного бедняка.
А между тем Лиззи (абсолютно не подозревающая о происках мстительной фрау) случайно вклинилась в безмятежно гогочущую гусиную стаю, внеся при этом жуткий переполох в ее спокойный, послеобеденный моцион. В воздух взметнулись пух и перья. Дородный вожак лишь шокированно разевал клюв, выдавливая недоуменный сип вместо командного «го-го-го». На его памяти, их горячо обожаемая Лиззи в первый раз вела себя столь необходительно. Но девушка досадливо махнула рукой, перепрыгнула через разлегшуюся посреди двора свинью и штурмом взяла второй забор, отделяющий ее от отчего двора. Как на беду, злополучная юбка мигом зацепилась за какой-то ржавый гвоздь, увязла на нем намертво и ни в какую не желала отцепляться. Будущая великая волшебница Лизелотта Эйсенская замерла на заборе, неустойчиво балансируя, боясь порвать добротный наряд и показывая кулак потрясенно осевшему в пыль гусаку, умоляя его молчать и не поднимать тревогу. И тут, видимо в продолжение всех Лизелоттиных бед, входная дверь родительского дома громко хлопнула, и на крыльцо белой лебедью выплыла сестрица Хильке, разряженная в пух и прах. Несколько секунд она, приоткрыв рот и вылупив подчерненные сажей глаза, пялилась на Лиззи, непринужденно восседающую на заборе и умело сплетающую венок из крупных желтых кувшинок.
– Хм, – растерянно начала Хильке, наотрез отказываясь понимать сумасбродное поведение чокнутой младшей сестры. Впрочем, не более сумасбродное, чем обычно. – Ты что, забыла, какой сегодня важный для всех нас день?
Лиззи, вовремя покопавшаяся на чердаке собственной памяти, отрицательно покачала головой, что означало – не забыла. Она вспомнила, что сегодня, якобы по случаю ее дня рождения, к ним должен прибыть сестрин жених Ганс в сопровождении своего степенного батюшки. И все эти расшаркивания довольно примитивно приурочили к поднесению подарка самой имениннице, на самом деле желая под приличным предлогом организовать встречу несчастных влюбленных, которым видеться до свадьбы разрешалось лишь по особо важным поводам. Таковы обычаи. А день рождения Лизелотты – ну чем не повод? Хотя, по справедливому подозрению самой Лиззи, ее день рождения мало кого интересовал взаправду.
– Ага! – громко возликовала Хильке, упирая руки в стянутые корсетом бока. – Помнишь-таки, ну тогда слезай! Еще не хватало, чтобы мой жених, а того хуже – его герр отец увидели тебя в столь неподобающей позе. Можно подумать, ты парень, по заборам лазить…
Лиззи с готовностью дернулась, но треклятый гвоздь держал крепко. Тогда она улыбнулась сестре как можно наивнее, приставила ладонь козырьком к глазам и наигранно всмотрелась в даль.
– Чего же тут плохого? Я ведь именно твоего ненаглядного Ганса и высматриваю. А если что, заранее сигнал подам, чтобы ты носик припудрить успела!
Хильке разгневанно засопела. Столь некрасивые звуки только частично объяснялись ее недовольством поведением сестры и в гораздо большей степени – завязками чересчур тугого корсета, в чем невеста не созналась бы даже под пытками.
– Врешь! – холодно припечатала она. – Слезай немедленно!
Лиззи обреченно стиснула зубы.
Привлеченный бурными дебатами гусак заинтересованно взлетел на забор и уселся рядом со своей симпатией, настороженно косясь на раздраженно пыхтящую Хильке. Почуяв его поддержку, Лиззи миролюбиво просияла:
– Сестрица, не кипятись так. Да слезу я, слезу, как только коляска с Гансом из-за поворота дороги покажется…
– Нет, слезай сейчас же! – ультимативно потребовала Хильке, подступая ближе и глазами выискивая что-нибудь тяжелое.
– Не сердись так, сестрица, а то не ровен час у тебя корсет лопнет! – заботливо предостерегла Лиззи, радея о положительном имидже невесты.
– А ты не каркай, пророчица гоблинова! – скандально ощерилась сестрица. – Не твоя забота его шнуровать да затягивать…
– Правильно, мамина, – неосмотрительно подхватила Лиззи, ввязываясь в опасный спор и неосознанно повышая голос в тон Хильке. – А я тебе уже не раз говорила – хватит марципанами да рогаликами с вареньем увлекаться! Глядишь, и с корсетом бы проблем не возникло…
– Ах ты, дрянь! – истошно завопила не шибко умная белокурая Хильке, хватая первое, что подвернулось под руку, и замахиваясь на языкатую противницу. – Моя талия – мое личное дело!
– Не-а, Ганса! – съязвила въедливая Лиззи. – Ему же ее обнимать и… – Но она не успела договорить.
То, что Хильке поначалу приняла за палку, оказалось толстым крапивным стеблем, скошенным на корм скоту и запасливо уложенным вдоль забора – подсыхать. Здоровенные колючки, усеивающие крапиву, немедленно впились в нежную ладонь белокурой девушки, причиняя сильную боль.
– А-а-а, это все твое колдовство демоново! – со всей мочи заорала Хильке, забывая о непреложном домашнем правиле – сор из избы Беренбаумов не выносить и вслух об увлечении Лиззи магией не упоминать. – Ведьма проклятая! Так я и знала, что ты на моего Гансушку глаз положила…
– Где ведьма?! – В соседних домах захлопали двери и ставни.
