Великий магистр знал, что, если ему не удастся убедить папу в целесообразности сохранить самостоятельность тамплиеров, то госпитальеры, их давние соперники, поглотят его орден. В новом — объединенном — ордене Жак не видел для себя места.
Когда Климент V приказал Жаку явиться к папскому двору в Пуатье для обсуждения этого вопроса, де Моле отправил ему письмо, в котором объяснял свою позицию. Однако его доводы против слияния орденов даже самому Жаку казались неубедительными. Он писал, что полагает неправильным просить воина, который некогда вступил в определенное братство, вдруг стать членом другого, что между рыцарями двух орденов, принужденными жить вместе, неизбежно возникнут раздоры. Всем известное (или печально известное) соперничество между орденами исчезнет, но с ним исчезнет и полезное стремление проявить себя более храбрым, благородным, милосердным, чем соперник из другого братства. «Ибо, когда госпитальеры встречались в бою с сарацинами, тамплиеры не останавливались ни перед чем, чтобы выказать еще большую доблесть, и так же обстояло дело с госпитальерами»
[295].
Жак признает, что содержание одного ордена обойдется дешевле, но замечает, что неизбежные раздоры сведут это преимущество к нулю. В целом выстроенная Жаком аргументация в защиту независимости тамплиеров оказалась далеко не самой сильной. Однако, хотя он и был крайне обеспокоен предложением папы, я думаю, что главной целью его возвращения в Европу все же оставалось стремление набрать достаточно войск, чтобы вернуть Иерусалим христианскому миру.
В начале письма Жака де Моле есть любопытное место, дающее основание усомниться в твердости его памяти даже в то время, когда магистр был на свободе и ему не угрожали пытки. Он пишет, что в 1274 году присутствовал на соборе в Лионе вместе с Гийомом де Боже, незадолго до того ставшим Великим магистром. Инквизиторам следовало бы изучить это письмо, прежде чем допрашивать Жака, поскольку в нем он сообщает папе Клименту V, что видел во время этого собора короля Людовика Святого. Людовик же умер в 1270 году, то есть за четыре года до собора, о котором идет речь. Если бы это прозвучало на суде, процесс мог бы пойти по совершенно другому пути. Человека, которого посещают видения святого короля, вряд ли могли признать еретиком. С другой стороны, на человека, чья память так ошибочно фиксирует события, трудно полагаться в других делах.
Когда в конце лета 1307 года Жак прибыл в Марсель, до него стали доходить слухи о тамплиерах, которые широко распространились по Европе. До этого времени Великому магистру были ведомы только старые обычные упреки, предъявляемые братьям ордена, — дескать, они исполнены гордыни, скаредны и не щедры на пожертвования, хранят в тайне дела, обсуждаемые на их собраниях, и т. п. Вообразите себе, какой ужас охватил Жака, когда он узнал о новых обвинениях: будто храмовники отрекаются от Иисуса Христа, плюют на крест и богохульствуют.
Откуда взяли начало эти слухи, сказать невозможно, хотя некоторые ученые и предпринимали попытки это выяснить. Считается, что все эти истории из мести сочинили люди, которых изгнали из ордена
[296].
К 1307 году уже были в ходу рассказы о неподобающих ритуалах, сопровождающих посвящение в тамплиеры, однако Жак де Моле вел себя так, как будто это его особенно не беспокоило. Он сообщил Клименту V о своем желании, чтобы назначенная папой комиссия изучила истинное положение дел и опровергла навет. После этого Великий магистр вернулся к своим делам. Стоял август 1307 года.
Тайный приказ об аресте тамплиеров появился через месяц.
Все летописцы того времени утверждают, что ни тамплиеры, ни, в частности, Жак де Моле не имели понятия о грядущем аресте. Никто их не предупредил. У них не было времени, чтобы как-то подготовиться, бежать или спрятать важные документы или ценности. Двенадцатого октября, в четверг, Жак де Моле лег спать как глава известного и уважаемого духовного ордена. Тринадцатого октября, в пятницу, он оказался в тюрьме и подвергался допросу в связи с обвинением в преступлениях против Христа.
Что мог чувствовать Жак де Моле, когда Гийом де Ногаре и королевские воины принялись ломать ворота парижского Тампля? Уж не принял ли он суматоху за пожар, или внезапное вторжение неприятеля, или весть о каком-то несчастье на Кипре? Когда эти люди ворвались в спальню Великого магистра и выволокли его на улицу, понимал ли он, что на самом деле происходит?
Запись первого допроса Жака де Моле датирована 24 октября. Это строгий юридический документ, фиксирующий признание допрашиваемого, что при вступлении в Орден тамплиеров сорок два года тому назад ему было велено отречься от Иисуса Христа, что «он, хотя и не по своей воле, совершил»
[297]. На вопрос, плевал ли он на крест, Жак ответил отрицательно, добавив, что плюнул на землю.
Жак признался в этих преступлениях, но отрицал, что ему было предложено «совокупиться с другими братьями, и поклялся, что никогда не совершал подобного»
[298].
Этого оказалось достаточным для его врагов. На следующий день Жака заставили повторить свои признания перед магистрами Парижского университета, а также написать открытое письмо всем членам ордена, в котором он признавал свою вину и раскаивался. Он призывал братьев сделать то же. Кое-кто откликнулся на его призыв, но далеко не все.
Почему же Жак де Моле признался? Позже он сказал, что его морили голодом и грозили пытками. Я думаю, что в эти первые дни после ареста он просто испытал глубокое потрясение и не смог собраться с духом.
В какой-то момент он, очевидно, осознал, что французский король не имеет власти ни над ним, ни над орденом. На всех последующих допросах Жак отказывается отвечать на вопросы, требуя, чтобы его отправили к папскому двору, ибо только папа имеет право его судить. Этой позиции Жак де Моле придерживался последующие шесть лет. Процесс над тамплиерами продолжался без него — магистр хранил молчание в своей камере.
Без всякого сомнения, его «признание», каким бы оно ни было, нанесло сокрушительный удар по защите ордена. Если бы Жак и другие руководители ордена твердо держались на допросах, убедить общество в виновности тамплиеров оказалось бы куда труднее. Множество людей сомневались в том, что братья ордена были такими злодеями, какими их изображали Филипп и его сподвижники, а известие об отказе магистра признать справедливость обвинений могло бы заставить папу воздержаться от ареста тамплиеров, находящихся за пределами Франции.
