Богатые и принадлежавшие к средним классам египтяне тоже пользовались привилегиями иностранцев, и если в период между двумя войнами египтянин и иностранец в Каире находили общий язык, то скорее на классовой основе, чем на расовой. Зажиточные молодые египтяне мечтали о европейском образовании в Египте или за границей, так как египетская высшая школа только начинала пробиваться и уровень ее не отвечал требованиям современного общества.
Большинство европейцев и некоторые египтяне учились в Американском университете в Каире, но египтяне из среднего класса и победнее поступали в университет Фуада I, находившийся за рекой в Гизе. Этот государственный университет был детищем независимости 1922 года, но задолго до того за создание университета боролись такие люди, как Таха Хусейн и Мустафа Кямиль. Низкая плата за обучение и улучшение системы средних школ привели к тому, что в египетские колледжи и университеты стало поступать больше молодежи. В этом сказалось стремление египтян всех классов получить именно египетское образование, на арабском языке. Но для чего?
Египет все еще пребывал во мраке феодализма. Экономику страны по-прежнему контролировали англичане, двор и феодалы-помещики. Анатоль Галатоли в книге «Египет на середине пути» (1950) указывал, что еще до Второй мировой войны Англия заставила египетское правительство ввести высокие налоги на товары местного производства, в частности налог в 8 процентов на египетские хлопчатобумажные ткани. Тем не менее стали появляться отдельные отрасли промышленности, которые не конкурировали с английской: сахарные заводы, заводы по производству растительных масел, винные, цементные заводы и кожевенные фабрики. И все же в 1939 году 50 процентов египетских предприятий не имели рабочих, на них работал только сам хозяин, 35 процентов предприятий имели от 1 до 9 рабочих, и только 19 процентов предприятий нанимали более 10 рабочих. Таким образом, Каир почти ничего не мог предложить молодым людям, которых готовили к управлению, к работе администраторов, инженеров, учителей, к офицерской службе в современном государстве. Но современного государства не существовало, и молодежь отдавала свой досуг политике. Политика была ее единственным занятием, единственной надеждой, и в Каире не прекращались студенческие демонстрации и уличные столкновения.
Перед молодежью стояла извечная проблема: во что поверить, кому доверять, кого ненавидеть и кого, если понадобится, убивать. Это было новое, энергичное поколение, и необходимо было что-то для него сделать, чтобы в Каире не повторился 1919 год. Нередко страсти разгорались из-за лозунгов, не стоивших выеденного яйца, и во многих случаях гнев и возмущение возбуждали отъявленные шарлатаны. Некоторые стали фашистами, другие — добрыми буржуазными либералами, третьи — религиозными фанатиками, четвертые — коммунистами. И хотя все они считали себя националистами, они дрались меж собой с таким же ожесточением, как и против англичан.
Таким образом, перед страной не было ясного пути к национальному освобождению, ибо в партийной политике все еще царила коррупция и гнилость. Принципом «разделяй и властвуй» пользовались не только англичане, но и старые политические деятели, король и землевладельцы. Существовал другой фактор, не новый, но игравший теперь все более важную роль. Концентрация капиталов в руках феодалов, не знавших, что с ними делать, начала подтачивать интересы самих землевладельцев, которые до сих пор извлекали выгоду из этого процесса. Они хотели теперь вкладывать деньги не только в урожай, торговлю или строительство домов в Каире, но и в более выгодный бизнес. В 1939 году египетский капитализм упорно пытался пробить себе дорогу и в той или иной мере начал отождествлять себя с движением за национальное освобождение.
Этот процесс «естественного» экономического возрождения, попытки объединить крестьянскую бедноту, городских рабочих, молодежь и безработных интеллигентов, недовольных офицеров и разочарованных феодалов остановила Вторая мировая война, вновь изменившая жизнь Египта. Война принесла неожиданное процветание, особенно Каиру, но в то же время довела до накала чувства египтян и обострила политический кризис.
И снова судьба Египта должна была решаться на улицах Каира.
15. Конец оккупации
Вспоминая книгу Сторрса о Каире в начале Первой мировой войны, есть смысл привести также высказывание и другого внимательного наблюдателя — Алана Морхэда, писавшего о Каире в дни войны 1939 года в книге «Африканская трилогия» (1944):
«Скаковой клуб кишел прибывшими из Англии офицерами, и в душном, ярко освещенном городе в открытых кинотеатрах каждую ночь шли новые фильмы… У нас были французские вина, дыни, виноград, бифштексы, сигареты, пиво, виски и масса иных вещей, являющихся атрибутами мирного богатства и безделья. Офицеры снимали роскошные квартиры в районе Гезиры, выходившие окнами на площадки для гольфа и Нил. В послеполуденный зной энтузиасты продолжали играть в поло. С 1 часа до 6 часов вечера вообще никто не работал. Да и в остальное время в комфортабельных конторах работа текла еле-еле, перемежаясь с питьем турецкого кофе, обсуждением городских сплетен и покуриванием ароматных сигарет… В кабаре около Пон дез Англез извивались в танце живота девочки мадам Бадии».
История смеялась над собой, и снова публичные дома Клот-бея были забиты английскими солдатами — томми. Отели «Шепердс» и «Континентал-Савой» переполнили штабные офицеры в замшевых ботинках, со щегольскими стеками и традиционными метелками, чтобы отгонять мух.
На улицах египтяне изобретали тысячи трюков, чтобы выудить пару пиастров из карманов краснорожих солдат. Как и раньше, они получали гроши, а европейские и левантийские спекулянты, дельцы черного рынка, богатые египтяне и англичане наживали состояния.
Каир процветал. Английские солдаты, впервые в жизни увидевшие яркое солнце и пустыню и вдохнувшие чистый воздух, голодными глазами провожали красивых европейских девушек, показывавших стройные ножки на улицах, в трамваях и кафе. Многие солдаты приехали из жутких условий мрачных и угрюмых трущоб английских городов, еще не оправившихся после депрессии. Большинство даже не видело такого комфорта, которым они каждодневно наслаждались в Каире. Местные европейцы были щедры на дружбу и помощь. Однако отношения английских солдат и офицеров с европейскими девушками вскоре привели к своеобразной неразберихе и путанице, которую немногим удалось избежать. Не один добропорядочный английский брак рухнул в эти мягкие каирские вечера, когда, казалось, любовь носилась по городу на крыльях экзотической мечты.
Помимо английских, шотландских и ирландских солдат, в Каире постепенно появлялись солдаты и других наций. Египетские власти просили только об одном — чтобы услали куда-нибудь подальше австралийцев. Их направили в Палестину. Вместо них прибыли свободные французы, затем греки, чехи, поляки, датчане, югославы, новозеландцы, киприоты, мальтийцы, палестинцы, южноафриканцы, родезийцы, американцы и индийцы.
У англичан в Каире было два штаба: английских войск в Египте, расположившийся в отеле «Семирамида» на Ниле, и штаб ближневосточных войск, под который отвели целый квартал реквизированных и окруженных колючей проволокой зданий в Гарден-сити. Штаб английских войск в Египте фактически был частью старых английских оккупационных войск, дислоцированных главным образом в районе Суэцкого канала. Ближневосточный штаб руководил армией, которая стояла лицом к лицу с итальянцами и должна была теснить их к Ливии. Любопытно, что генерал Арчибальд Уэйвелл, командовавший ближневосточными силами Англии и критиковавший генерала Маррэя за то, что тот держал свой штаб во время Первой мировой войны в Каире, сам устроил штаб-квартиру в этом городе. Справедливости ради надо сказать, что Уэйвелл не терял контакта со своими войсками, находившимися в пустыне. Из всех генералов, сражавшихся в Египте во Вторую мировую войну, только Уэйвелл, а затем Монтгомери всегда знали, что происходило в пустыне. Несмотря на это, именно штабные офицеры проявляли особую «привязанность» к Каиру, хотя настоящим грешником в этом отношении был назначенный позднее главнокомандующим генерал Окинлек. Как писал в своей «Трилогии» Алан Морхэд, восхищавшийся Окинлеком, генерал считал, что он может, сидя в Каире, контролировать сражающиеся в пустыне войска и что своими советами и поощрениями из каирской штаб-квартиры он способен воодушевить солдат. Однако сам Морхэд доказал в книге, что практика опрокинула эти «теории».
