По мере все большего сокращения материальных ресурсов, находившихся в распоряжении династии Меровингов, что явно проявлялось в VII в., короли попадали во все большую зависимость от земельной аристократии и графов округов, власть и могущество которых постоянно росло. Естественно, что эта аристократия, как она всегда и делала, пыталась установить контроль над монархией, то есть сделать так, чтобы самим выбирать короля.
До тех пор пока король был достаточно силен и могущественен, он подчинял себе аристократию. Он сам по своему усмотрению производил назначения как в графствах (округах), так и в епископатах. Он подвергал наказанию тех, кого считал виновным в оскорблении величества, то есть в фактической измене, а конфискуемые у таких лиц имущество, земля, а также деньги и драгоценности поступали в королевскую казну, существенно ее обогащая. Пока казна была полна, в руках короля находился важнейший инструмент королевской власти. С учетом того, что торговая пошлина платилась непосредственно королю, то есть шла прямо в королевскую казну, казна наиболее обильно пополнялась именно тогда, когда торговля активно развивалась и процветала.
Именно полная казна позволяла королю окружить себя верными, то есть королевскими телохранителями, которые представляли собой постоянно действующую дружину.
Для того чтобы «верные» действительно оставались верными данной королям присяге, в то время как сами короли являли примеры клятвопреступления, лжесвидетельства и вероломства, им нужно было платить. Но средства казны, на которых основывалась королевская власть, начиная с VII в. стали таять. Прежде всего потому что казна более не пополнялась за счет добычи, полученной в результате войн, ведшихся за пределами государства. Таких войн больше не велось; не поступали и финансовые субсидии от Византии. Король никогда не был «земельным собственником», жившим за счет дохода от своих земельных владений. Чтобы в этом убедиться, достаточно почитать Григория Турского. Конечно, у королей были многочисленные земельные владения и крупные сельхозугодья, которые были частью средств государственного казначейства. Короли охотно даровали имевшиеся у них земли друзьям и приближенным; земли щедро раздавались и церкви, которая была постоянным объектом королевских даров и благодеяний
[190].
Но я нигде не нашел у Григория Турского, что владение землей давало политическую власть. До тех пор пока король был достаточно силен, он легко мог взять назад то, что подарил. И мне трудно представить, как король мог основывать свою власть на земельных владениях и поступлениях от них в казну, когда состав этих земель и их принадлежность постоянно изменялись, а потому говорить о пропорциональном распределении поступавших в казну земельных доходов никоим образом не приходится. Все указывает на то, что главным источником королевского дохода были поступления налогов, податей и сборов. Как считает Фюстель де Куланж, только одних этих средств было достаточно для обогащения короля и его окружения и покрытия всех необходимых государственных нужд и расходов.Но почему налоги и подати, унаследованные от Римской империи, взимание которых никогда не прекращалось, давали все меньше и меньше поступлений в казну? По мнению Фюстеля де Куланжа, причина заключается в черствости и упрямстве епископов, а также в освобождении от налогов, предоставлявшемся земельной аристократии, как светской, так и церковной. В этом случае король сам подрывал основы своей власти
[191].
Аналогичным образом, освобождение от уплаты торговой пошлины, предоставляемое королем, привело к суммарному сокращению этих поступлений в казну.
Однако нам по-прежнему надлежит найти какое-то объяснение этой проводимой королями политике, которая в конце концов уничтожила саму основу их власти. Почему они даровали освобождение от налогов, а не сами получаемые в виде налогов средства, побуждая таким образом их собирать, как это делалось позднее? Безусловно, они даровали освобождение от налогов, но при этом не отказывались от прав короны собирать эти налоги. Более того, освобождение от налогов — а значит, от торговой пошлины — затрагивало только монастыри, а обращение основной массы товаров обеспечивалось отнюдь не ими. Хождение товаров конечно же обеспечивала торговля. И следует признать, что по мере сокращения торговли уменьшались и поступавшие благодаря ей косвенные налоги — пошлины и сборы. Как мы уже видели, торговля пошла на спад начиная с 650 г., и именно в это время государство Меровингов начало погружаться в пучину анархии. Финансовые ресурсы короля уменьшились к концу VII в. просто неслыханно. Любопытным подтверждением этого является тот факт, что в 693 г. король предоставил принадлежавшее ему крупное земельное владение в Массини настоятелю монастыря Сен-Дени в обмен на отказ последнего от пожизненной пенсии в 300 солидов, которую тот получал из средств государственного казначейства. Таким образом, король явно предпочел денежные средства своим земельным владениям.
Вне всякого сомнения, денежные ресурсы короля главным образом зависели от поступлений в казну налогов и пошлин, которые взимали с товарооборота. Сбор торговых пошлин был несравненно проще, чем земельных налогов, к тому же практически не было уклонений от их уплаты. Нет никаких свидетельств того, что епископы как-то вмешивались в эти вопросы. Хотя, конечно, земельный налог сохранялся по-прежнему, как и торговая пошлина, но реальных поступлений в казну он давал все меньше и меньше. Вне всякого сомнения, крупные землевладельцы воспользовались слабостью королевской власти и добивались для себя все больших освобождений от налогов. Однако было бы ошибкой считать, что предоставление освобождений от налогов явилось причиной ослабления королевской власти; это было следствием слабости короля.
Очевидно, что оскудение казны, приведшее к ослаблению королевской власти и государства, стало следствием сокращения торговли, которая все больше хирела и чахла
[192].
А это произошло, в свою очередь, из-за сокращения морской торговли и морских грузоперевозок вследствие захвата средиземноморского побережья арабами-магометанами и установления ими контроля над морским сообщением по Средиземному морю. Упадок торговли особенно почувствовался в Нейстрии, где располагались города, бывшие ранее крупными торговыми центрами. Этим объясняется, почему западная часть королевства, бывшая опорой королевской власти, постепенно уступала свои позиции, в том числе и в торгово-хозяйственной области, его восточной части — Австразии, где денежное обращение не играло столь важной роли в хозяйстве и в жизни в целом. Что касается податей, то с баваров или тюрингов их не брали; а саксы, как нам известно, платили дань крупным рогатым скотом — с них брали 500 коров. Таким образом, очевидно, что северные районы, которые были преимущественно сельскохозяйственными, менее пострадали от сокращения и упадка торговли. Нетрудно догадаться, что после того, как система хозяйства, основанная на росте городов и активном развитии торговли, рухнула, восстановление общественной и экономической жизни теперь зависело от этих сельскохозяйственных районов. В результате упадка торговли вся общественная и хозяйственная жизнь страны сконцентрировалась в сельской местности и стала напрямую зависеть от земли. А это дало земельной аристократии такие власть и могущество, которые никто не мог у них отнять, и такое прочное и господствующее положение в обществе, которое никто не мог поколебать. В Нейстрии аристократия немедленно воспользовалась все увеличивающейся слабостью королевской власти. Конечно, монархия пыталась сопротивляться и изменить невыгодный для нее ход событий. Политика, проводимая ранее Брунгильдой, была возрождена вновь; исходя из той скудной информации, которой мы располагаем по этому вопросу, сделал это майордом Эброин. Обвинение в деспотизме, которое против него выдвинули в 664 г., безусловно, объясняется тем, что он пытался возродить королевское правление — то есть управление в римском духе, в традициях императоров Римской империи — с присущим ему разветвленным аппаратом королевских назначенцев, пытавшихся навязать всем, даже крупным земельным собственникам, волю правителя, которую они были уполномочены выражать.
