Жизнь двора и столицы при новом императоре сильно изменилась. В 8 вечера было приказано гасить свет во всех домах, запрещалось ездить по улицам в каретах, запряженных четырьмя и более лошадьми; офицерам же вообще нельзя было пользоваться экипажами, передвигались они только верхом. Все проезжавшие по улицам в каретах при встрече с императором обязаны были остановиться, выйти и отдать поклон (дамы, впрочем, могли приветствовать его, стоя на подножке). Запрещалось также появляться на улицах в круглых шляпах и фраках, велено ходить в немецких камзолах, треуголках и башмаках с пряжками. Сам император ходил и осенью, и зимой в одной и той же шинели, которую, в зависимости от погоды, подшивали ватой или мехом. Обедать все должны были в одно и то же время, в час дня, а количество блюд за столом должно было соответствовать званию чиновника. Майору, например, положено было три кушанья. И как-то Павел, если верить историческому анекдоту, спросил у майора Якова Петровича Кульнева (впоследствии генерала), сколько у него за обедом подают «кушаньев». «Три, ваше императорское величество!» – ответил майор. «А позвольте узнать, господин майор, какие?» Кульнев ответил: «Курица плашмя, курица ребром и курица боком». Павел рассмеялся. Он обладал хорошим чувством юмора. А вот еще одна забавная история. Когда Павел был еще «его высочеством» и безвылазно жил в Гатчине, врач лечил ему насморк салом, которое полагалось засовывать в нос на ночь. Так вот, с того времени его прислуга получала около пуда сала ежедневно «на собственное употребление его высочества». А когда его сыну Александру для какой-то надобности потребовалась ложка рому, то с того дня челядь ежедневно получала целую бутылку, и так продолжалось не только во все царствование Александра, но и после воцарения Николая. Лишь случайно его мать Мария Федоровна заметила и отменила эту статью расхода.
Была провозглашена борьба с роскошью, и поэтому в столице закрылись многие магазины, торговавшие дорогими вещами. Павел оставил только 7 модных магазинов (по числу смертных грехов). Однако, как известно, красиво жить не запретишь. В домах знати, не желавшей отвыкать от сладкой жизни, появились на окнах не пропускавшие света плотные двойные шторы, за которыми после десяти вечера начинались попойки и танцы. Камер-юнкер Васильчиков вспоминал, что господа придворные таким образом «веселились до упаду и повесничали на славу».
Радикально изменилась также жизнь во дворце. Павел, как и его мать, вставал очень рано, пил кофе, и уже в шесть утра к нему приходил с докладом петербургский генерал-губернатор. Что касается еды, то она стала в сравнении с екатерининскими деликатесами просто нищенской. Прежних, маменькиных, поваров Павел разогнал и набрал новых. Самые простые продукты закупались на обычных рынках, и из них готовились такие незатейливые блюда, как щи, котлеты, жаркое, битки и каша. Однако (вот парадокс) вся эта нехитрая стряпня подавалась на тарелках из дорогого изысканного фарфора тончайшей работы, на столах, покрытых дорогими скатертями и украшенных цветами, стояли роскошные вазы с фруктами, а на десерт подавали пирожные или иные лакомства. За столом обычно не разговаривали, лишь император иногда прерывал трапезу краткими замечаниями. Сам император в еде был очень неприхотлив. Любимое его блюдо – сосиски с капустой, а также говядина, которую он запивал рюмочкой кларета. Но обедал он не один, а в кругу своей большой семьи. Мария Федоровна (в девичестве София Доротея Августа Луиза Вюртембергская) была очень плодовитой женщиной – родила десять детей. Поэтому на столе подавали и трюфеля, и стерляди, но Павел этих блюд не касался. Если бывал в хорошем настроении, что, впрочем, случалось крайне редко, призывался шут Иванушка, он, как умел, развлекал царскую семью. Впрочем, до поры, как говорится, до времени. Иванушка, как-то раз отвечая на вопрос императора, что от него может родиться, ответил: «От тебя, государь, родятся чины, кресты, ленты, вотчины, сибирки, палки». Павел после такого ответа приказал угостить Иванушку именно палками и выслать из столицы. Это был последний шут в царском дворце. Преемники Павла шутов при дворе уже не держали.
Императрица Мария Федоровна
Прежние развлечения при дворе оказались под строжайшим запретом. Конечно, Павел не мог уничтожить абсолютно все формы досуга, бытовавшие при его матери. Театр и придворные балы остались по-прежнему востребованными, но и тут Павел по своему разумению определял проведение таких мероприятий. Причем некоторые танцы, в частности вальс, оказались запрещенными как неприличные. Правда, чары последней его возлюбленной Анны Лопухиной были настолько неотразимы, что ему пришлось отступить от своих запретов, и тот же вальс при Лопухиной реабилитировали. Вообще Павел был, что называется, под каблуком у обеих фавориток. Если его прежняя пассия Нелидова любила зеленый цвет, он старался ей в этом угодить, и поэтому наряды певчих шили изумрудного цвета. Любимым же цветом Анны Лопухиной был малиновый, поэтому зеленый был отправлен в отставку. Ее имя в переводе с иврита означает «благодать». И по этому это слово появилось на полковых знаменах, киверах солдат, это имя получил и новый корабль.
Как-то Лопухина обронила на балу перчатку, и Павел, как любезный кавалер, поднял ее с пола и возвратил владелице. Перчатка была розовато-оранжево-желтого цвета. В то время строительство Михайловского замка подходило к концу, и император решил выкрасить его в цвет этой перчатки. Павел вместе со всей своей семьей перебрался из Зимнего дворца в замок зимой 1801 года, не дождавшись окончания всех работ. В помещениях от страшной сырости стоял туман, в углах комнат – наледь, и пылавшие повсюду камины так и не смогли согреть роскошные дворцовые апартаменты. Здесь второго февраля 1801 года император дал бал, на который пригласили 2837 гостей. Из-за стоявшего в залах тумана свечи едва мерцали, все тонуло в сырой мгле, такой густой, что люди казались едва различимыми призраками. Дамские наряды пропитались сыростью, и их разноцветья не было видно в туманном полумраке. В коридорах был страшный сквозняк. Если учесть, что этот бал устраивался как маскарад, то все происходящее казалось жуткой и мрачной фантасмагорией.
Павел жил строго по установленному распорядку, и режим дня никогда не менялся. После обеда отдыхал, затем прогуливался в Летнем саду в сопровождении беспородного шпица, которого Шпицем и звали (эта собака всегда спала у него в ногах и сопровождала царя всюду, даже в театре); в шесть вечера навещал императрицу, а в семь посещал дворцовые спектакли. Очень любил пьесы французских драматургов Мольера, Корнеля и Расина. Но в то же время, как сообщают современники, уже в первый день своего царствования отдал приказ снести построенный при Екатерине Каменный театр. До этого, слава богу, дело не дошло, но интерьеры подверглись переделкам. Амфитеатр уничтожили и превратили в партер, царскую ложу, располагавшуюся напротив сцены, перенесли в первый ряд лож и так далее.
Припадки гнева, постоянная раздраженность и непредсказуемость поступков и приказов императора, который мог прямо с воинского плаца отправить провинившегося офицера в дальний гарнизон (поэтому офицеры всегда носили с собой бумажники, чтобы в дороге не оказаться в нужде), в конце концов привели к заговору. Душой заговора стал генерал-губернатор столицы граф Пален. Он сумел убедить наследника Александра Павловича в необходимости переворота. Тот согласился, но поставил условие – отец должен остаться в живых. Граф дал слово. Но, как известно, участники заговора (представители самых знатных семейств) были в ту ночь пьяны и не сдержали данного Паленом слова – Павла убили в его спальне 11 марта 1801 года.
