А в Париже, в театре Иена, выступит на сцене какой-нибудь национально-настроенный русский молодой человек и патетически произнесет:
– Dans les jours de doutes, dans les jours de penibles meditations sur les destinees de ma patrie, toi seule tu es mon souti-en, oh grande, puissante, veridique et libre langue russe!..83
М.М. КАРПОВИЧ
Еще об эмиграции («Новый журнал». 1955. № 42)
Михаил Михайлович Карпович (1888–1959) – историк, публицист. С мая 1917 до лета 1922 г. – сотрудник русского посольства в Вашингтоне. С 1923 г. жил в Нью-Йорке. В 1946–1959 гг. – редактор «Нового журнала». Много лет вел рубрику «Комментарии». Размышления об эмиграции – плод многолетних наблюдений опытного журналиста. Его главный вывод и сейчас поучителен – и не только для Русского зарубежья: «Плохо наше дело, если мы действительно живем только на капитал, не нами приобретенный и нами не умноженный».
В предыдущей книге «Нового Журнала» я посвятил часть своих «Комментариев» эмигрантской политике. Из некоторых откликов на эту статью я вижу, что мои утверждения были поняты в более категорическом смысле, чем тот, который я хотел в них вложить. Мне казалось, что я сделал все необходимые оговорки, но очевидно они оказались недостаточными. Поэтому для начала постараюсь в немногих словах рассеять возникшие – или могущие возникнуть – недоразумения. Прежде всего я отнюдь не имел в виду какое-либо огульное осуждение всей политической деятельности русской эмиграции в ее совокупности. Многие из моих критических замечаний (об «осуждении» вообще лучше не говорить – на роль «судьи» я ни в какой мере не претендую), конечно, не относятся к тем серьезным и ответственным попыткам политической деятельности, наличия которых в эмиграции я нисколько не отрицаю. Знаю я и то, что среди эмигрантских политических деятелей есть люди не хуже меня (и вероятно даже лучше меня) понимающие различие между целесообразной и нецелесообразной политикой. Не отрицал я огульно и возможность политических объединений в эмигрантской среде – в тех случаях, когда договаривающиеся об объединении группы достаточно одна с другой «конгениальны». Химерой я назвал только идею всеэмигрантского объединения, построенного на принципе «самого широкого фронта» и связанного с претензией на «национальное представительство». При этом речь моя шла главным образом об эмиграции в массе. Едва ли кто-нибудь станет отрицать, что большинство, а может быть и ни одно из эмигрантских политических начинаний (то же относится и к начинаниям культурным) массовой поддержки за собой не имеет – даже в тех поневоле скромных размерах, в каких она вообще возможна в условиях эмигрантского существования. И на мой взгляд основная причина этого явления лежит не в ошибках «вождей» и «партий», а в некоторых психологических особенностях самой эмигрантской «массы».
К отсутствию этой массовой поддержки я еще вернусь в дальнейшем. Сейчас же хочу обратиться к той теме, которую я только наметил в конце своей предыдущей статьи – о судьбе политической мысли и культурного творчества в русской эмигрантской жизни. В прошлый раз я высказал мнение, что работа политической мысли в эмиграции почти заглохла. Хочу пояснить, что именно я имел в виду. Казалось бы, высказываний по различным политическим вопросам в эмигрантской прессе более чем достаточно. О политике у нас говорят и пишут, вероятно, больше, чем о чем-либо другом. Но, во-первых, предметом обсуждения являются почти исключительно проблемы текущей политики, вопросы, имеющие политическую злободневность. Повышенный интерес к этим вопросам, конечно, вполне понятен и законен, но все-таки это есть область политической публицистики, а не того, что можно назвать политической мыслью, в более широком и глубоком смысле слова. Обсуждение политического «сегодня» нельзя безнаказанно отделять ни от изучения и оценки связанного с ним прошлого, ни от попыток наметить перспективы дальнейшего исторического развития. Мы пережили огромный исторический опыт – не только более трагический, но и более сложный и значительный, чем тот, который выпал на долю наших отцов и дедов. Многое ли сделано в нашей среде для осмысления этого опыта? Часто ли появляются в нашей эмигрантской печати посвященные ему статьи – за исключением полемически окрашенных попыток использовать его в качестве материала для ущемления политических противников? Много ли можно назвать эмигрантских книг исторического или историко-философского характера, которые бы ставили себе эту задачу? Не стоим ли мы в этом отношении в сущности перед почти пустым местом?
Не лучше обстоит дело и в области историко-политического прогноза. Спешу оговориться: я, конечно, не имею в виду попыток наметить ту или иную конкретную программу восстановления России на другой день после освобождения ее от коммунистического господства. Именно, такие попытки время от времени делаются и именно их ценность чрезвычайно сомнительна – потому что нам не дано знать ни сроков этого освобождения, ни, следовательно, той конкретной политической, экономической и международной обстановки, с какой тогда придется считаться. Речь идет о другом – о тщательном изучении и осторожной оценке тенденций настоящего развития, заключающих в себе семена будущего. Возьмем такие кардинальные вопросы как возможность укрепления демократии в послебольшевистской России, судьбы русского народного хозяйства, формы взаимоотношения между отдельными национальностями на территории теперешнего Советского Союза, реорганизация системы народного образования – перечень этот можно было бы увеличить. Некоторых из этих вопросов эмигрантская пресса почти совсем не касается, другие – как например, вопросы о национальностях обсуждаются преимущественно в порядке страстной полемики. В лучшем случае дело не идет дальше формулировки того, что данный автор считает наиболее желательным – без объективного учета его осуществимости. Рецептов для разрешения указанных проблем эмиграция, конечно, приготовить не может – и более чем сомнительно, чтобы у нее стали такие рецепты спрашивать. Но она может – и должна была бы – накопить материалы и выработать общие установки, которые могли бы помочь в их разрешении. Почти никаких следов работы такого рода я сейчас в нашей эмигрантской среде не вижу.
Неиспользованным остается и тот специфический эмигрантский опыт, в котором, наряду с его для всех очевидными теневыми сторонами, есть все-таки и немаловажное преимущество. Слава Богу, мы-то от внешнего мира никаким железным занавесом не отделены. Напротив, эмигрантское рассеяние по многим странам мира открыло перед сотнями тысяч русских людей такие возможности для непосредственного ознакомления с иностранной и в особенности западной жизнью, каких ни одно из предыдущих русских поколений не имело. Но, если я не ошибаюсь, это ознакомление в подавляющем большинстве случаев носит чисто обывательский, бытовой характер. Следов достаточно широко распространенного внимания к политическому и общественному строю западных стран или к их культурной жизни – опять-таки не видно. Показательно, что у нас более охотно говорят о том, что мы даем или можем дать западному миру (в большинстве случаев – с явными преувеличениями), чем о том, чему мы можем научиться у Запада. А научиться у него мы можем многому – и в области его достижений, и путем анализа его дефектов, – и наука эта имеет самое прямое и самое жизненное отношение к попыткам решения наших собственных русских проблем. Эмиграции выпало на долю жить в эпоху растущей взаимозависимости всех областей земного шара, а в ее среде широко распространен национальный провинциализм, отсутствие внимания к международному развитию, неспособность принять его в расчет при размышлениях и высказываниях о судьбах нашей родины. Чтобы не быть голословным, укажу на то, более чем скромное место, какое – за очень немногими исключениями – международная жизнь или внутренняя жизнь западных стран занимает в эмигрантской печати. И большей частью это происходит не по вине редакторов эмигрантских периодических изданий. Эмигрантских писателей, занимающихся этими вопросами и в них компетентных, можно перечесть по пальцам, так что за статьей соответствующего содержания редактору часто не к кому обратиться. Так же обстоит дело и с проблемами русской внешней политики, которая в сознании среднего эмигранта по-видимому сводится к международным махинациям советской власти, трактуемым при этом вне всякого отношения к историческому прошлому и к историческим перспективам.
