Горчаков, в свою очередь, был лучезарен в мимике и речах. Правда, он не получил инструкций от Певческого моста
[27], но факты в его распоряжении были. Кроме того, князь был отменным дипломатом. В ответном слове он подтвердил, что конечно же согласен с мнением австрийского коллеги о недопустимости военного конфликта, что Россия мечтает лишь о мире на своих южных рубежах и что Турция, без сомнения, займёт более дружественную позицию по отношению к Российской империи, в частности в вопросе о проходе боевых кораблей через Босфор и Дарданеллы.
Буоль продолжал улыбаться, но намёк понял, и внутри у австрийского верховного дипломата поселился громадный кусок льда. Австрия имела выход к Средиземному морю. Среди починённых министра нашёлся человек, который поведал начальству о не очень-то потаённом смысле названия «Морской дракон» – эта рыбка в тамошних водах водилась. Достойный своего названия смертельно ядовитый русский корабль, пройдя сквозь турецкие (пока что) проливы, мог без особых затрат времени дойти до Триеста. Во всём австрийском правительстве вряд ли отыскался бы чиновник, оценивающий возможности австрийского флота выше, чем французского, не говоря уж об английском. А ведь в сражении при Кинбурне принимал участие ещё один корабль Российского императорского флота, пусть не такой быстрый, но вооружённый не хуже. Прорыв этой грозной парочки в Адриатику означал бы быстрый и бесславный конец Австрии как морской державы.
Буоль чуть ли не клятвенно пообещал употребить всё своё влияние, чтобы все возможные препоны для установления истинно дружественных отношений между двумя великими европейскими державами были в самом ближайшем времени устранены. Горчаков, как легко догадаться, заверил в ответ, что не сомневался и не сомневается в именно таких настроениях австрийского монарха и его правительства.
Кардинально иные настроения царили в Лондоне и Париже.
Генри Темпль, виконт Пальмерстон
[28], только что сменивший на посту премьер-министра Джорджа Гамильтона-Гордона, графа Абердина, мог выражать и испытывать какие угодно чувства относительно России. Однако британские премьеры в своей деятельности обязаны руководствоваться не только ими и даже не столько ими. Для принятия взвешенного решения нужны были факты. Последовал вызов на ковёр нужного человека.
Сэр Джеймс Роберт Джордж Грэхем, баронет, первый лорд Адмиралтейства, был прямолинеен, как фок-мачта любого линкора её величества. Он поведал, пусть и не в деталях, результаты боя всего лишь двух российских кораблей с эскадрой из пятнадцати вымпелов. Закончил же пассажем:
– Королевский флот на этот раз отделался гораздо дешевле, чем французский, притом что наша разведка совершенно неудовлетворительно действовала в течение всей Восточной кампании. Их людям надлежит реабилитироваться. Мы должны любой ценой получить сведения об этих кораблях. Без таковых сведений любое действие против российского флота будет чистой авантюрой с большими шансами на провал.
Пилюля была горькой. Королевский флот (редчайший случай!) чуть ли не в открытую заявлял, что даже при численном преимуществе не полезет очертя голову в драку. Потери, понесённые в Восточную войну, и без того оказались более чем значительны.
Дальнейшие действия премьер-министра были вполне очевидными. Большому конгрессу, лучше в европейской столице, предстояло самым тщательным образом (то есть очень долго) обсуждать сложившееся положение, дабы привести бывших противников к согласию. За это время британская разведка должна раздобыть всё необходимое для того, чтобы воспроизвести, а ещё лучше превзойти достижения русских в кораблестроении и артиллерии. Если, конечно, эти новшества дело именно русских рук и умов, в чём виконт Пальмерстон сильно сомневался.
И конечно, надо было устроить серию статей в солидных газетах. Англия не проиграла – ни боже мой! – она всего лишь свела партию вничью. А это совсем другое дело.
Франция была настроена куда менее умеренно. Оплеуха корпусу инженеров-кораблестроителей оказалась звонкой. Корабли, сконструированные по последнему слову техники и предполагавшиеся неуязвимыми, на поверку оказались плавучими мишенями. Хуже того: и цели этой войны не были достигнуты. Россия не потерпела поражения ни в одном пункте соприкосновения с флотом союзников. Армия была фактически сброшена в море. В газетных обзорах преобладали не самые вегетарианские ноты.
Результаты военных действий повлекли за собой обширные кадровые перестановки. Вылетел в отставку адмирал Брюи. Начальственный гнев метлой прошёлся и по менее высоким чинам. А потом французский император Наполеон III с подачи министерства иностранных дел предложил через французского посланника в русской столице обширный конгресс всех глав правительств. Разумеется, в Париже. Результатом конгресса должен был стать всеобъемлющий договор о мироустройстве юга Европы.
* * *
Начавшееся обучение хорунжего Неболтая магии получило неожиданное направление.
Таррот, выслушав последние новости от Тифора, вдруг предложил:
– Тифор, почему бы сударю хорунжему не обучаться практической магии по-драконьи?
Магистр-универсал имел самое туманное понятие о системе магического образования у крылатых и уж точно не знал деталей.
– О?
– Ну да. В ваших университетах наверняка знают, что драконы природно способны к одному из видов стихийной магии, а также телемагии; в отношении же всех других видов ранее полагалось, что у представителей моей расы таковых способностей вообще нет. Тем не менее возможность обучения драконов (даже не универсалов) чуждой магии существует. При этом ученики начинают с того, что изменяют потоки в кристаллах. Это намного легче даётся. Вот тебе пример…
Тифор не был многоопытным наставником, хотя учеников имел (двоих, в соответствии с правилами). Он сразу ухватил суть метода. Никому из людей такое и в голову не пришло бы. Консервативные человеческие методы обучения предписывали для начала работать только на собственной силе. Традиции, чтоб их. Магистр-универсал мгновенно прикинул возможности магов из группы.
– Твоя идея просто замечательна, – грубо польстил человек.
Медночешуйчатый не поддался искушению:
– Это придумал не я. Такой подход предложил сам Пятнистый дракон. Методу уже больше пяти тысяч лет.
– Пусть так. Удивительно, что наши университетские преподаватели не знают о нём, хотя, возможно, они и не спрашивали. Но с землянином случай особый. У него чрезвычайно мало времени. Будь моя воля, я бы подготовил его к экзаменам за первый курс.
– С охотой помогу в этом деле, но мне надо знать, какие именно требования предъявляют к экзаменуемым.
– Пожалуй, я смогу раздобыть для тебя материалы.
