И тогда молодой всадник обернулся к даме в белом. Он замер в восхищении. Перед ним оказалась юная девушка, лет восемнадцати, с волосами пепельно-белесоватого цвета, гармонично обрамлявшими лицо, на котором сверкали большие черные глаза. Некая возвышенная грация исходила ото всей ее фигуры.
В этот момент лицо ее покраснело от гнева, что делало его в тысячу раз привлекательнее. Девушка также следила за исчезающим, словно ночная птица, монахом.
– Я в долгу пред вами, – сказала чистым, певучим голосом незнакомка, – Примите мою признательность, синьор.
– Шевалье де Рагастен, – ответил всадник с глубоким поклоном.
– Ах, так вы француз!
– Парижанин, мадам …
– Ладно… синьор шевалье де Рагастен. Тысячу раз благодарю за это чрезвычайное одолжение.
– Ну, что вы, сеньора. Это же пустяк. Я был бы счастлив обнажить шпагу против по-настоящему серьезного противника, защищая честь дамы… Но могу ли я узнать, почему этот монах…
– О! Все очень просто, синьор, – прервала его девушка, не перестававшая вздрагивать. – Я поступила неосторожно, удалившись в одиночку дальше, чем следовало… И вдруг этот человек появился совсем рядом… Он угрожал мне… Я попыталась бежать… Он меня преследовал.
Было видно, что девушка не говорит всей правды.
– И вы его не знали? – спросил молодой человек. Она колебалась с ответом, потом решилась:
– К несчастью… знала! Он – гнусное орудие могущественного и злого человека. О, синьор, вы бы сказали, что он – соперник посерьезнее… Монах же, напротив, для вас – противник сомнительный, по крайней мере – пока… Если вы с ним встретитесь, бегите… Если судьба столкнет вас с ним, ничего не принимайте от него… Опасайтесь стакана воды, который он вам предложит, фрукта, половину которого он съест перед вами, оружия, принять которое он попросит… Особенно же бойтесь, чтобы он не приказал схватить вас и упрятать в какой-нибудь забытой норе замка Святого Ангела… Монаха, которого вы только что видели, зовут дон Гарконио…
– Синьора, – заговорил шевалье де Рагастен, – позвольте поблагодарить вас за беспокойство, с каким вы относитесь к моему будущему… Но я ничего не боюсь, – добавил он, принимая независимый вид.
– Я попрошу вас еще об одной услуге…
– Говорите, синьора!
– Не пытайтесь подсмотреть, в какую сторону я уеду… не пытайтесь узнать, кто я…
– Как, мадам!.. У меня не будет никакого воспоминания об этой встрече, посланной мне в награду… И я даже не узнаю, с каким именем мне соединить это прекрасное лицо, которое с этой минуты будет непрестанно являться мне в грезах?..
Голос шевалье звучал восторженно и нежно. Девушка посмотрела на него с неподдельным интересом. Улыбка заиграла на ее губах.
– Не могу вам назвать свое имя, – сказала она. – Слишком серьезные обстоятельства вынуждают меня держать его в секрете. Но я скажу вам прозвище, какое дали мне те, кто знает меня.
– Что же это за прозвище? – спросил француз.
– Порой… меня называют… Примавера!..
И, махнув рукой, дама в белом галопом ускакала в направлении Флоренции.
Шевалье остался на месте, оглушенный и ослепленный этим ярким мимолетным видением. Взгляд его по-прежнему был прикован к белому платью, исчезавшему в облачке пыли. Он видел, как всадница резко свернула вправо и исчезла среди холмов. Долго он стоял все на том же месте… Наконец он тяжело вздохнул.
– Примавера! – повторил он. – Какое прекрасное имя! Примавера… весна!
[3] Она и в самом деле прекрасна, словно цветущая весна… Но что мне мечтать о ней! Она, конечно, забудет меня уже через час… Да и на что другое могу надеяться я, бедный искатель приключений?
Вот с такими меланхолическими мыслями шевалье де Рагастен продолжил свой путь в Рим.
II. Рагастен
Блестящий эскорт молодых дворян, сопровождавших Чезаре Борджию, уже около двух часов двигался по Флорентийской дороге. Папский отпрыск лихорадочно оглядывал окрестности. Время от времени с его губ срывались ругательства.
– Наконец-то! – вдруг вскрикнул он.
И остановился перед всадником, подскакавшим к нему.
– Дон Гарконио!.. Какие новости? – порывисто спросил Чезаре.
– И хорошие, и плохие.
– Что он хочет сказать? О, Мадонна! Объясни!
– Терпение, монсиньор! Мой друг Макиавелли убеждал меня еще вчера, – что терпение необходимо считать самой ценной добродетелью принца.
– Шут! Смотри, как бы мой хлыст…
– Ну, хорошо… я видел девушку.
Борджиа побледнел.
– Ты ее видел!.. – с дрожью вымолвил он наконец.
– Я говорил с ней…
– Гарконио!.. Я добьюсь, чтобы отец отдал тебе право на доходы бенедектинского монастыря Святой Марии.
– Монсиньор, вы очень щедры.
– Но ведь не я же буду платить! – пробурчал Чезаре в усы… – Ну, заканчивай!.. Итак… ты с ней говорил?.. И что же она сказала?..
– Вот теперь новости становятся плохими…
– Она отказала!..
– Она ускользнула… Но давайте я расскажу с самого начала.
– Ты узнал ее настоящее имя?
– Не успел, потому что пока ее не удалось приручить.
– Но ты ее преследовал? Узнал, где она прячется?.. Говори – или ты убьешь меня.
– Монсиньор, я преследовал девушку в соответствии с вашими инструкциями, но вы убедитесь, что мне не удалось раскрыть ее гнездышко совсем не по своей вине…
– О, ужас!.. Она меня избегает…
– Я встретил ее возле оливковой рощицы, и это было просто чудо. С того момента я шел за ней… говорил ей, что было условлено… Она хотела убежать, но я погнался за ней, словно за ланью, и уже готов был выведать правду…
– Она ускользнула от тебя, жалкий монашек..
– Мы, – невозмутимо продолжал дон Гарконио, – повстречали молодого бандита; тот искал ссоры со мной и направил мне в грудь острие своей шпаги … Вот тут-то прекрасная белая пташка и улетела.
– Проклятие!.. А… это ничтожество… этот человек… где он? Куда он делся? Ты потерял его след, трус?
– Да нет же! Я следил за ним издали… Сейчас негодяй завтракает в корчме «Де ла Фурш», в двадцати минутах отсюда.
– В путь! – крикнул сын папы, вонзая золотые шпоры в бока своего жеребца, и вырвался вперед.
– Неплохо я посчитаюсь с французом! – прошептал монах.
