«Надзирательница сменилась», – подумала она, не выказывая ни печали, ни радости и даже не бросив ни единого взгляда на вновь прибывшую. А прежняя тюремщица поспешно вышла. Она направилась в то крыло виллы, где находились апартаменты папы. Молодой аббат ввел ее в просторную комнату, где Его Святейшество, утомленный дорогой, отдыхал в одиночестве.
– Ну что, синьора Пьерина? – спросил папа.
– Святой отец… – пробормотала матрона, опускаясь на колени и притворяясь очень взволнованной.
– Синьора Пьерина, – сухо произнес старик, – раз и навсегда извольте отказаться от всяких стеснительных действий. Не может быть и речи о коленопреклонении. Запомните, что я просто-напросто граф ди Фаэнца… Родриго ди Фаэнца!
– Хорошо, синьор граф, – сказала матрона, вставая на ноги.
– А теперь просто-напросто дайте мне отчет в вашей деятельности.
– Наше путешествие прошло без значительных происшествий, синьор граф. Малышка немного покричала и сильно плакала, но потом она, кажется, стала привыкать к новому образу жизни.
– Хорошо! Она свыкается. А что она говорит?
– Ничего.
– Черт побери! Это плохо. А вы не пытались поговорить с нею, хотя бы развлечь ее беседой?
– Ну да! Поговорить! С тем же успехом можно говорить с мраморной статуей, у которой такой вид, словно она хочет поскорее сбежать с пьедестала в сад.
Папа задумался, опустил голову.
– Синьора Пьерина… – вдруг он посмотрел на нее.
– Синьор граф…
– Надо бы… Надо бы устроить мне свидание с этой девушкой… Я хочу ей кое-что сказать… Только ей одной… Понимаете?.. Про тайну ее рождения, про ее семью… Только одна она должна это услышать…
– Вы – хозяин, синьор граф…
– Да, конечно, я здесь хозяин, – Борджиа нахмурил брови. – Но ведь это силой похищенное дитя, в конце концов, не знает, что это сделано для ее же блага… Она может вообразить бог знает что… Вообразить, что ее хотят держать в заключении, тогда как речь идет только о восстановлении ее в правах, возвращении титула, прерогатив… Вот в чем дело, синьорина Пьерина, слышите? И больше ничего другого!
– Поняла, синьор граф… Надо подготовить девушку к встрече с вами… Надо, чтобы она выслушала вас.
– Как отца!.. Нет, как друга, как искреннего друга, заботящегося о ее счастье… Идите же, синьора Пьерина.
Синьора Пьерина ехидно улыбнулась и исчезла.
На следующий день у папы Александра VI состоялась встреча совсем иного рода.
Папа сидел в кресле с низкой спинкой. Он был закутан до шеи в широкий плащ из белой ткани. Возле него, на маленьком столике стояли различной величины пузырьки, щипцы для завивки волос, косметические средства и целый набор иных туалетных принадлежностей.
Возле окна его любимый аббат Анджело читал вслух. Вокруг кресла сновал ловкий мужчина; он хватал то флакон, то щипцы. Его ловкие пальцы бегали по лицу старика. Время от времени он подносил зеркало, и папа односложно одобрял или осуждал работу. Туалет продолжался не один час. Когда он был закончен, папа долго разглядывал себя в зеркале.
– Хорошо, – наконец сказал он. – Вы настоящий художник.
– Ах! если бы синьор граф мне позволил!.. Буквально мелочь… Я бы омолодил его на двадцать лет одним-единственным пузырьком, вылитым на волосы…
– Нет! Я предпочитаю седые волосы. Какого дьявола! Я же не авантюрист, отправляющийся на поиски приключений… Достаточно, что вы загладили глубокие морщины… Так хорошо…
«Художник» поклонился и вышел.
– Ну и как ты меня находишь, Анджело? – сказал папа, поднимаясь с кресла.
Аббат тщательно и с непроницаемой серьезностью осмотрел старика.
– Я нахожу вашу красоту строгой и величественной.
Анджело не лгал.
В понтифике невозможно было различить семидесятилетнего старика. Его черные глаза сверкали мрачным огнем под кустистыми бровями. Седые волосы придавали лицу меланхолическое выражение, смягчавшее его суровость. В таком виде папа мог сойти за человека, которого состарили заботы, но он еще сохранил всю красоту зрелого возраста.
Вошел комнатный лакей и начал одевать папу в кавалерский костюм из фиолетового бархата, на который он набросил легкий короткий плащ из фиолетового шелка. Поверх Борджиа нацепил золототканый шелковый пояс с тонкой парадной шпагой, увенчанной роскошной рукоятью. И, наконец, на голову он возложил шапочку, из-под которой волосы довольно грациозно спадали на широкий кружевной воротник.
Анджело даже вскрикнул от искреннего восхищения. Своей волей Борджиа победил старость. Он хотел выглядеть достойным внимания. Он даже не пытался помолодеть, воспользовавшись своим утонченным чувством такта и дипломатией; но тщательные заботы о туалете, о костюме и волевое усилие превратили его в мужчину, которого отметит любая увидевшая его женщина.
Папа улыбнулся и подал своему чтецу знак; тот вышел.
Борджиа, отправляясь к Розите, нисколько не сомневался в исходе своего демарша. Юная дева сдастся, если не в тот же самый день, то в очень недолгом будущем. Стало быть, ему нечего было волноваться, и только чувственное нетерпение порой выливалось в легкую дрожь.
Он вошел в комнату девушки и остановился на пороге, приветствуя ее.
– А вот и синьор граф ди Фаэнца пришел к вам с визитом, – сказала матрона и тотчас исчезла.
Борджиа закрыл дверь и приблизился к девушке.
– Дитя мое, – произнес он, – не позволите ли вы поговорить немного с вами? Я сообщу вам кое-что, весьма интересное для вас…
Но Розита подалась назад; глаза ее широко раскрылись от несказанного изумления; молитвенно сложив руки, она готова была опуститься на колени; с губ сорвалиь слова:
– Папа!.. Суверенный понтифик!..
Борджиа рассерженно содрогнулся. Весь его тщательно подготовленный план рухнул. Розита его узнала!.. Она его узнала!..
– Вы ошибаетесь, – пробормотал он. – Меня зовут граф ди Фаэнца.
Девушка упала на колени.
– Нет, я не ошибаюсь, святой отец!.. Я не раз видела Ваше Святейшество: в процессии Милосердия, на пасхальной мессе в соборе Святого Петра… Нет, святой отец!.. Вы всемогущий хозяин Рима и мира, а следовательно, я спасена, потому что вы здесь!..
– Уверяю вас, дитя мо… Встаньте!
– Святой отец! – перебила его экзальтированная девушка. – Вы видите перед собой жертву преступления… Похищения… Меня вырвали из рук моего спруга, моего молодого супруга… И привезли сюда!.. Святой отец, я требую правосудия! Или, скорее, я требую только одного: пусть откроют двери этого дома, освободят меня от наблюдения этой постылой женщины и позволят мне отыскать моего мужа, моего любимого Рафаэля… Святой отец, вы же его знаете… Вы проявляли к нему благосклонность… Еще совсем недавно он был так счастлив, когда отнес вам написанную им доску с Мадонной.
