Макс с небрежным видом подошла к двери, пользуясь тем, что Диган был занят. Нужно проверить. Попыталась повернуть ручку. Безуспешно. Он снова запер дверь.
Макс была уверена: он видел, что она сейчас сделала, но ничего не сказал.
Она побродила по комнате, но утомившись, стала следить, как он бреется. Бог хорошо потрудился, создавая его. Но в мире всегда сохраняется равновесие. Никто из нас не совершенен. Вот и он – слишком красив и слишком опасен.
– Я часто брила па до того, как он уехал, – неожиданно для себя выпалила она. – Он любил, чтобы все было гладко, но носил усы. Я хорошо умею брить. Хочешь, покажу?
У него вырвался смешок, такой короткий, что она так и не поняла, было ли это на самом деле. Но тут же сообразила, что он таким образом выразил свое мнение о подобной идее: бритва в ее руке у самого его горла!
Однако Макс больше интересовал тот факт, что он засмеялся, пусть и презрительно, очевидно, этого не желая.
– Тебя никак не назовешь смешливым, верно? – осторожно спросила она, не ожидая ответа, потому что он целиком сосредоточился на бритье. Но ответ она получила:
– В моей профессии эмоции вредны.
– Потому что ты убиваешь людей? – предположила Макс.
– В этом-то и дело: когда прекрасно владеешь оружием, вовсе ни к чему убивать. С другой стороны, я потерял счет тем, кого пришлось ранить, но, как правило, они от этого не умирали.
– Так ты никого не убил, даже защищая свою жизнь?
– Этого я не сказал.
На этом разговор закончился. Но Диган, конечно, убийца. Это написано на нем крупными буквами.
Она еще немного понаблюдала за ним. Он был крайне медлителен и методичен, когда брился, возможно, потому, что она мешала ему сосредоточиться.
Макс ухмыльнулась. Она могла побрить его куда быстрее и ни разу не порезать.
– А чем ты занимаешься, когда не стреляешь в людей? – не удержалась она.
– Берусь за работу, где можно применить мое искусство.
– Наемник? И ты никогда не брался прикончить кого-то?
– Это не работа. Это убийство.
– Так и у тебя есть принципы? – удивилась она. – Приятно знать.
Поскольку Диган оставил это заявление без внимания, она позволила ему закончить бритье. Макс хотелось заполучить мыло, которое ужасно ей понравилось – она порылась в сумках, лежавших у ванны, нашла свой маленький кожаный кисет и высыпала его содержимое в ванну.
Диган повернулся и уставился на нее, возможно, потому что не хотел, чтобы она оказалась у него за спиной.
– От чего ты избавилась?
– От золотого песка, – честно ответила она, и схватив горшочек с мылом, перелила содержимое в кисет. – Я немного намыла, когда впервые оказалась здесь.
– Ты предпочла мыло золоту?!
– Да этот песок, скорее всего, ничего не стоит. Мыло для меня куда важнее.
– Почему ты просто не взяла горшочек?
– Это будет воровством.
– А стащить мыло – не воровство?
– Конечно нет. Откуда в отеле узнают, что ты не истратил все на такое большое тело?
– Хотя бы потому, что я моюсь в ванной в конце коридора и слуга это знает.
– Ну ладно, подумаешь, возьмут с тебя несколько лишних центов. Что сделано, то сделано, – заявила она, сунув кисет в сумку, и тут же нахмурилась: – Мне позволят принять ванну в тюрьме?
Он уже отвернулся к овальному зеркальцу:
– Понятия не имею. Не доводилось видеть тюремную камеру изнутри.
Конечно, не доводилось! Наверняка он стрелял в любого шерифа, который пытался его арестовать.
Макс отодвинулась от него и подошла к стулу, где оставила пальто. Пока он отвлекся, занявшись собой, было самое время прочитать письмо бабушки.
Она вынула из кармана конверт и открыла. Глаза сразу наполнились слезами при виде знакомого почерка:
«Дорогая Макс!
Я так тревожилась за тебя! И очень рада получить твое письмо и узнать, что ты здорова. Полагаю, за последние двадцать месяцев ты пережила больше трудностей и бед, чем я и Джонни. Мы так по тебе скучаем! Я давно болею. Пожалуйста, возвращайся домой. Несмотря на трагедию, из-за которой ты была вынуждена уехать, я знаю, что с тобой обойдутся справедливо, как только все объяснишь…»
Сердце Макс упало. Что значит «я давно болею»? А под «трагедией» она подразумевает смерть Карла?
– В моем саквояже есть сумка.
Голос Дигана вернул ее к реальности.
– Возьми ее и скажи, если узнаешь кого-то на этих объявлениях.
Смахнув слезы, чтобы Диган не увидел, Макс спрятала письмо и конверт в карман пальто. Она дочитает, когда останется одна в тюрьме.
Макс повернулась, открыла саквояж, вынула тонкую кожаную сумку. Под ней лежал ее «кольт». Макс подняла его.
– Не возражаешь, если я пристегну его к ремню? – спросила она, подняв пистолет. – Я беспокоюсь, когда не чувствую его вес на правом бедре.
– Возражаю.
– Но там нет патронов.
– Он и без патронов достаточно тяжел.
Она скорчила гримасу. Неужели ему вечно нужно все предусмотреть?
Макс сунула пистолет в саквояж, принесла сумку, открыла, вынула стопку объявлений и стала их просматривать.
Но тут же подняла глаза и спросила:
– Почему я это листаю?
– До возвращения маршала Хейза мне нужно привести к шерифу троих бандитов.
– Решил собрать всех сразу, чтобы сдать скопом шерифу? Я не против, – улыбнулась она.
Он промолчал. Раздумывает?
Макс нашла объявление со своим портретом и прочитала страницу с заметками маршала.
– Здесь говорится, что у меня нет образования! – возмутилась она. – Наглая ложь.
– Возможно, всего лишь предположение. Основанное на твоем отвратительном говоре.
Она подняла брови:
– Надеюсь, ты уже понял, что мне плевать, нравится тебе мое произношение или нет.
– Я уже догадался.
Его губы слегка изогнулись, но она не поняла, улыбка ли это. Возможно, нет. Но она определенно расслышала нотки иронии в его голосе.
– Здесь также говорится, что мне всего пятнадцать. Эти сведения не из Техаса. Должно быть, твой друг получил их от одного из фермеров, которому я продала мясо.
– Может, ты и права, поскольку он знал, что ты скрываешься в его округе.
– «Макс Доусон опаснее, чем кажется на вид», – прочитала она вслух. – Вот это забавно.
– Зато точно, – парировал Диган, потирая то место на груди, куда попал сапог.
