Здесь же на площади были казнены и мародёры и те стрельцы, что, вопреки строгому указу предводителей, польстились на чужое добро и похитили хотя бы какую-то мелочь. Когда же вышел указ, дозволяющий хоронить убитых, не все поспешили исполнить свой долг. Иные ещё опасались показываться на людях. Самыми мужественными оказались слуги. Говорили, что первым пришёл на площадь человек Артамона Матвеева. Замечено было, с какой любовью собирал он останки хозяина и с почестями предал их земле.
Тело Ивана Нарышкина нашли не скоро — так оно было изуродовано. Очевидно, злобный стрелец дал выход мстительному чувству. Говорили, что жалкие останки ненавистного ему боярина он хотел бросить собакам, но стрельцы, убеждённые в том, что действовали «по чести», не дозволили этого сделать.
Ими преследовалось всякое нарушение порядка и справедливости. Никто не должен был считать их лиходеями и мятежниками. Они выполняли свой долг надворной пехоты. И чтобы в этом не было сомнения, через некоторое время после кровавых событий стрельцы поставили возле Лобного места столбы, где были выписаны имена убитых изменников царя и отечества и перечислены их провинности, за которые они были лишены жизни.
Надписи на столбах гласили, что расправы над изменниками чинились царским именем: «...А Ивана и Афанасия Нарышкиных побили за то, что они, Иван и Афанасий, применяли к себе нашу, царского величества, порфиру, и мыслили всякое зло на нас, великого государя...»
Эти стрелецкие столбы были вскоре уничтожены, но в истории сохранилась память о грозном праве народа вершить свой суд, а также об изначальном чувстве справедливости в массах.
Глава 29
ДВОЕВЛАСТИЕ И ПЕРВЫЕ ЗАТРУДНЕНИЯ
ЦАРИЦЫ НАТАЛЬИ
Расправившись с теми, кого они считали изменниками, и не встретив сопротивления, стрельцы ещё больше уверились в своём праве решать самовольно государские дела.
После этого выборные от стрельцов стали думать, что им надлежит навести порядок и в престолонаследии, нарушенный Нарышкиными. В поддержке народа стрельцы не сомневались. Бояре же и придворные с тревогой ожидали дальнейших событий, но боже упаси выдать свою тревогу. Все помалкивали.
И вот 2 и 3 мая в Кремлёвский дворец явились выборные от всех стрелецких полков. В Грановитой палате заседала Боярская дума. Время сделать своё заявление было самое подходящее: не надо дожидаться следующего заседания думы. Что касается бояр, то они были напуганы минувшими грозными событиями. Кто же осмелится пойти против стрельцов?
Три земных поклона отвесил стрелецкий выборный онемевшим боярам. Это был представительный и речистый Кузьма Чермный. Начал он уверенно, такого не сбить:
— Во имя Господа Всеблагого, дозвольте мне, мужи державные, поведать вам слово ратников царских. Многими бедами терзаема ныне земля наша русская. Царь наш и великий князь Пётр Алексеевич летами мал. На царство он ошибкой избран — мимо старшего царевича Ивана Алексеевича. А посему челом бьют вам стрельцы московские, и солдаты Бутырского полка, и весь народ наш, и все власти чиновные: первым стать на царстве царевичу Ивану Алексеевичу, как старшему брату, а молодшему брату, царевичу Петру Алексеевичу, оставаться вторым царём.
Когда голос выборного смолк, кто-то из бояр произнёс:
— На то есть Божья воля. Коли Богом допускается...
— Вестимо, так: выборные не собою говорят.
Переждав боярские речи, Чермный продолжал:
— А другое челобитье стрельцов да ещё от народа и всех сословий такое: в пособие юным государям дать сестру их старейшую благоверную государыню и мудрую царевну Софью Алексеевну. Да чтобы от святейшего собор был созван, дабы присягу принимать обоим государям, и дабы та присяга крепкой стала.
Бояре в согласии склоняли головы, скупыми словами одобряя стрелецкое челобитье. И только хитроумный дьяк Ромодановский, не сомневавшийся в душе, что стрелецкому самовластью скоро наступит конец, сделал коварный ход, чтобы впоследствии всё свалить на своего недруга князя Хованского:
— Тебе бы, князь Иван Андреевич, и ответ держать. Ты со стрельцами сам-брат.
— Что тут говорить? О челобитной стрельцов надобно доложить великому государю. Призовите в думу святейшего патриарха да велите созвать выборных от всех чинов Московского государства.
Дел этих не откладывали. В три дня всё и порешили.
В терем к Софье пришли бояре, чтобы доложить ей о воле собора.
К тому времени Софья была осведомлена о происходящем. Она знала, что и решение, и само слово «двоевластие» были подсказаны князем Василием Голицыным, её дорогим сердцу Васенькой. Её радовало согласное решение бояр и собора сделать первым царём на отеческом престоле родного брата Ивана, с тем чтобы она стала правительницей. Как легко на душе: над нею не будет стоять эта злобная самозванка! Нет, она не станет выдавать свою радость, понимая, что это неблагородно. Да только какой толк от её благородства! Или она не старалась спасти Ивана Нарышкина от стрелецкой кары, а Наталья её же и обвинила, прилюдно заявив, что арест Ивана Нарышкина её, Софьи, дело. И отца Натальи спасла Софья от стрелецкой секиры. Пострижением в монастырь отделался ненавистный стрельцам боярин. И что же? Злоба Натальи лишь сильнее разгорелась. И Петруша смотрит как волчонок. Добру ли научает его матушка родная?
И у Софьи вдруг мелькнула мысль: случись ныне недоброе и стань правительницей не она, Софья, а Наталья, её, Софью, ожидало бы пострижение. И ещё одна опасная мысль осенила Софью: а смирится ли Наталья со своей судьбой? Не будет ли она подогревать смуту? А ежели, не дай Бог, что случится с братом, царём Иваном?! Но об этом и думать не хотелось. Богомольная Софья уповала на Бога, да и в голове было много замыслов, а впереди ожидала череда дел.
И Васенька, чай, заждался её. Он как-то рассказал ей, что его пращур был женат на польской королевне и сам стал королём, да и род свой он вёл от великого Гедимина. К чему бы это князь Голицын вспомнил о своей родословной? И в такие судьбоносные дни! Но очутись он на престоле, подобно своему пращуру, какой бы это был царь?
И царевна Софья дала волю своим давним тайным мечтам...
После того как постригли её отца, Наталья увидела в этом насилии знак беды для неё самой. У неё было такое чувство, словно беда уже стоит у её порога. Она с тревогой прислушивалась к голосам и шагам за дверью и сама посылала комнатных боярынь разведать, какие разговоры ведутся о ней.
Наталья давно почуяла: стоило ей лишиться власти правительницы, как недруги осмелели. Чего только о ней не говорили! Вспоминали и давно забытое, и то, что было ещё свежо в памяти. Была и правда, а более всего небылицы. Но чаще всего передавали из уст в уста, как Иван Нарышкин по её приказу забросал каменьями комнату царевича Ивана, а затем кинулся и на самого царевича, чтобы задушить его. Да спасли бояре — ближники царевича.
Но больше других Наталье досаждал упорный слух о том, что в её покои перешла после смерти Матвеева «Чёрная книга», и как только она, царица, приказала открыть её, так хоромы ходуном заходили от злых духов, прятавшихся в этой книге. Истопник говорил, что стояло гудение и жужжание, словно от пчёл. Любопытствующие спрашивали:
