Международного признания в качестве хана Ормон так и не получил. Например, русские власти в 1850-е годы писали ему как «почтеннейшему манапу» [Перемышльский, 2002, с. 79]. Кроме того, сам Ормон вел переговоры с российскими властями о вступлении киргизов в подданство Российской империи, т. е., по-видимому, не рассматривал себя как суверенного правителя.
Любопытно отметить, что Ормон, кажется, даже после своего возведения в ханы не вступал в прямую конфронтацию с Кокандом. Так, ок. 1847 г. он по поручению кокандского сановника Лашкара-кушбеги вместе с другим предводителем племени сары-багыш Убайдаллахом разгромил маньчжурский отряд, вторгшийся в киргизские земли. Впрочем, поскольку этот факт известен из кокандских придворных хроник [Бейсембиев, 2009, с. 189, 261], трудно сказать, действовал ли Ормон и в самом деле по распоряжению кокандских властей или же отражал нападение, совершенное на его собственные владения, что оказалось небезвыгодным и для кокандцев.
Таким образом, можно сделать вывод, что Ормон сам, вероятно, сознавал неполную легитимность своего избрания в ханы и, соответственно, не настаивал на титуловании себя ханом в международных отношениях, чтобы не вызывать обвинений в узурпации (ср.: [Абрамзон, 2002, с. 22–23]). Тем не менее его вступление на ханский трон послужило прецедентом и для других: вождь киргизского племени бугу Боромбай также объявил себя ханом, хотя признавался в качестве такового лишь среди своих собственных соплеменников [Джамгерчинов, 1950, с. 181; Хасанов, 1977, с. 15]. Он даже видел в Ормоне своего соперника: именно племя бугу с согласия (если не по прямому распоряжению) Боромбая в 1855 г. напало на Ормона, и 80-летний хан погиб в битве [Жамгерчинов, 2002, с. 53].
[143]
Трудно сказать, какими именно причинами было обусловлено настолько нетипичное для киргизов решение провозгласить собственного хана. Анализ социально-экономических и политических условий в Киргизии к моменту вступления Ормона на трон дает основание предположить, что это был именно акт национально-освободительной борьбы. Исследователи отмечали сложность экономической ситуации в Киргизии: среднеазиатские ханства начали интенсивно «втягивать» киргизов в орбиту своего экономического влияния, причем использовали для этого как хозяйственные методы (внедрение торговых отношений среди самих киргизов), так и религиозную пропаганду. Кроме того, именно в этот период в Казахстане наиболее активно действовал Кенесары Касымов, который стремился подчинить своей власти и киргизов (помня, что некогда они подчинялись его предкам-ханам). Неудивительно, что путем избрания собственного хана и признания его власти многими разрозненными киргизскими племенами «последний раз в истории киргизского народа была сделана попытка создания политического объединения» [Абрамзон, 2002, с. 21]. Именно Ормон возглавил объединенные силы киргизов и кокандцев в сражении, в котором Кенесары был разгромлен и взят в плен, а затем казнен [Валиханов, 2004, с. 172–173; Токтоналиев, 2002, с. 10–13].
Таким образом, можно сделать вывод, что Ормон, несмотря на попытки проведения реформы системы управления в своем «ханстве», по большому счету был своего рода военным вождем, необходимость в котором возникла лишь в связи с тем, что положение киргизов в это время оказалось наиболее опасным. Он также стал своеобразным символом, знаменем, вокруг которого объединялись его соплеменники для совместного отражения внешней агрессии, тогда как во внутренней жизни ханская власть частью киргизских племен признавалась лишь номинально или не признавалась вообще [Абрамзон, 2002, с. 22–23]. Особого влияния на последующее политико-правовое развитие Киргизии правление Ормона в принципе не оказало, тем более что вскоре ряд киргизских племен принял российское подданство.
Восстания 1869—1870, 1916 и 1929—1930 гг. в Казахстане и Средней Азии. Реформа управления в Казахстане, проводившаяся в 1868–1869 гг. привела к полной отмене традиционных казахских институтов власти и управления. Был упразднен институт султанов, отменено разделение на жузы, роды и племена – им на смену пришли области и уезды, возглавлявшиеся российскими чиновниками. Причин этой реформы было несколько. Во-первых, конечно, нельзя не отметить, что она проходила в общем контексте так называемых Великих реформ императора Александра II, имевших место в 1861–1874 гг., и соответственно были приняты меры по дальнейшей инкорпорации Казахстана в состав «обновленной» Российской империи. Во-вторых, в какой-то степени на радикальность реформ могли повлиять многочисленные восстания в разных частях Казахстана в 1830–1850-е годы. Наконец, еще одной причиной стало то, что именно в 1860-х годах Российская империя начала активную политику присоединения территорий Старшего жуза и ханств Средней Азии. Именно на новоприобретенных территориях Старшего жуза, вошедших в состав Туркестанского генерал-губернаторства, впервые и были опробованы новые механизмы управления, которые затем были использованы повсеместно на всей территории Казахстана [Джампеисова, 2006, с. 162–164].
Безусловно, такое откровенное попрание национальных политических и правовых институтов казахов не могло не вызвать недовольства. В течение 1869–1870 гг. на территории Казахстана произошло несколько восстаний против российской администрации, причем восставшими были провозглашены даже несколько ханов. Снижение авторитета Чингисидов (для чего много было сделано российскими властями) привело к тому, что эти претенденты даже не принадлежали к потомкам Чингис-хана, т. е. являлись узурпаторами [Артыкбаев, 1993, с. 289]. В частности, такими ханами в разных родах были избраны Беркен Усманов, Сейл Туркебаев, Кузбай Апасов, Конал Артанов и Мамбеталий (подробнее см.: [Мухтарова, 1998]). Из них наиболее легитимным являлся Беркен Усманов, который был внуком знаменитого батыра Сырыма Датулы, женатого на внучке хана Абу-л-Хайра; неслучайно два других кандидата на трон, которым восставшие предлагали стать ханами, отказались в его пользу [Карабалин]. Остальные «ханы» не имели даже такой связи с «золотым родом».
Восстания 1869–1870 гг. не были массовыми движениями, действия отдельных претендентов на трон не были скоординированы, поэтому имперские власти сумели достаточно быстро их подавить. Можно сделать вывод, что большинство казахского населения к этому времени уже было подготовлено к принятию российских реформ и не поддержало «ревнителей старины», которые старались добиться власти под предлогом защиты национальных культурных, политических и правовых ценностей. Более того, известно, что многие участники восстания действовали не столько против представителей российских властей, сколько против собственных баев, аксакалов и проч., что давало основание советским историкам говорить не только о национально-освободительном, но и о классовом (народном) характере восстания [История, 1979, с. 241–242].
Однако, как оказалось, сторонников возрождения традиционных институтов власти и управления в Казахстане было гораздо больше, чем можно было подумать по итогам движений 1869–1870 гг. Это наглядно показало мощное восстание, охватившее Казахстан и Среднюю Азию в 1916 г. Его события хорошо известны по источникам, им посвящено также большое количество исследований. Подробно проанализированы причины и ход восстания, его движущие силы, последствия и проч. Но практически не уделено внимания историко-правовому аспекту – т. е. как строили восставшие свои институты власти, чем регулировались их правоотношения между собой и с мирным населением, каковы были их цели в государственном и правовом направлении в случае победы. А между тем попытки воссоздания восставшими национальных государственно-правовых институтов (в первую очередь института ханской власти) подтверждаются и официальными документами, и свидетельствами современников, в том числе и его участников. Это позволяет склониться к мнению, что восстание 1916 г. носило националистический и даже в какой-то степени реваншистский характер: восставшие требовали отделения от Российской империи и возрождения независимого Казахского ханства [Восстание, 1960, с. 13–14].
