Полевые командиры потребовали денег, долю товара и прекращения поддержки Талибана. Пока они вели переговоры с полковником Имамом, Исламабад искал способы решения проблемы. «Мы опасались, что Мансур подложит оружие в конвой и потом обвинит Пакистан. Поэтому мы рассматривали варианты освобождения конвоя силой, например, рейд Special Service Group [пакистанский армейский спецназ] или воздушный десант. Но это показалось нам слишком опасным, и мы попросили Талибан освободить конвой», — говорил пакистанский чиновник. 3 ноября 1994 года Талибан атаковал тех, кто удерживал конвой. Главари, думая, что это рейд пакистанской армии, бежали. Мансур был загнан талибами в пустыню и убит вместе с десятью своими телохранителями. Его тело было вздернуто на танковой пушке на всеобщее обозрение.
В тот же вечер талибы вошли в Кандагар и, после двух дней мелких стычек, обратили полевых командиров в бегство. Мулла Накиб, самый уважаемый полевой командир в городе, не сопротивлялся. Некоторые его помощники утверждали, что Накиб получил большую взятку от пакистанской разведки за свою капитуляцию, причем ему обещали сохранить его должность. Талибы приняли к себе его людей, а самого Накиба отправили в его родное селение недалеко от Кандагара. Талибам достались десятки танков, бронетранспортеров, другой военной техники, оружие, но самое важное — шесть истребителей МиГ-21 и шесть транспортных вертолетов — остатки от советской оккупации.
Всего за две недели никому не известная сила, потеряв всего дюжину людей, захватила второй по величине город Афганистана. В Исламабаде никто из иностранных дипломатов и журналистов не сомневался, что они получили значительную поддержку от Пакистана. Правительство и ДУИ праздновали падение Кандагара. Бабар приписывал успех талибов себе, рассказывая неофициально журналистам, что талибы — это «наши ребята». Но талибы показали, что не подчиняются Пакистану и не будут ничьими марионетками. 16 ноября 1994 года мулла Гаус заявил, что Пакистан не должен посылать конвои помимо талибов в будущем и не должен заключать соглашения с отдельными полевыми командирами. Он сказал также, что талибы не позволят перевозить на пакистанских грузовиках товары, предназначенные для Афганистана, — таким было главное требование мафии перевозчиков.
[26]
Талибы убрали все цепи, обложили единственной пошлиной грузовики, въезжающие через Спинбулдак, и организовали патрулирование дороги. Транспортная мафия была в восторге — в декабре первый пакистанский конвой из 50 грузовиков с туркменским хлопком прибыл в Кветту, заплатив талибам 200 000 рупий (5000 долларов) пошлины. Между тем тысячи молодых афганских пуштунов, учившихся в Белуджистане и в СЗПП, ринулись в Кандагар, чтобы вступить в Талибан. За ними вскоре последовали добровольцы из принадлежащих ДУИ медресе воодушевленные новым исламским движением в Афганистане. К декабрю 1994 года более 12 тысяч афганских и пакистанских студентов примкнуло к талибам в Кандагаре.
Пакистан испытывал растущее давление изнутри и снаружи — от него требовали прояснить свою позицию, Бхутто впервые выступила с отрицанием пакистанской поддержки талибам в феврале 1995 года. «У нас нет фаворитов в Афганистане и мы не вмешиваемся в дела Афганистана», — сказала она, посетив Манилу.
[27] Позднее она заявила, что Пакистан не может запретить добровольцам переходить границу и вступать в Талибан. «Я не могу воевать вместо господина [президента Бурхануддина] Раббани. Если афганцы хотят пересечь границу, я их не задерживаю. Я могу не пустить их обратно, но у многих здесь семьи», — сказала она.
[28]
Талибан немедленно воплотил в жизнь самую суровую интерпретацию шариата из всех, когда-либо виденных в мусульманском мире. Они закрыли школы для девочек и запретили женщинам работать вне дома, перебили телевизоры, запретили спортивные состязания и увеселения, приказали мужчинам отрастить длинные бороды. Еще через три месяца Талибан овладеет двенадцатью провинциями из тридцати одной, открывая движение по дорогам и разоружая население. По мере того как Талибан двигался к северу, в сторону Кабула, местные полевые командиры либо бежали, либо сдавались. Мулла Омар и его студенческое войско шагали по Афганистану.
Глава 2. Герат, 1995
Непобедимые воины Аллаха
Март 1995 года, северная оконечность Дашти-Марго — Пустыни смерти. Тонкие струйки белой пыли поднимаются над узкой лентой разбитого шоссе, растянувшегося на 350 километров от Кандагара до Герата. Шоссе, построенное русскими в 1950-х годах, проходит через пески одной из самых жарких и безводных пустынь мира. После долгих лет войны дорога изувечена гусеницами танков, воронками от бомб и разбитыми мостами, поэтому возможная скорость не превышает 20 километров в час.
Набитые хорошо вооруженными молодыми людьми, боевые машины талибов — японские двухдверные пикапы со снятым тентом и полностью открытой задней частью — текли по направлению к Герату, чтобы взять его. В противоположном направлении шел поток машин, наполненных ранеными талибами, лежащими на носилках, привязанных к корпусам машин, и пленными из войск Исмаил Хана, которые удерживали Герат.
За первые три месяца после своего возникновения Талибан преодолел тупик, в котором оказалась гражданская война, захватив 12 провинций из 31-ой и дойдя до предместий Кабула на севере и до Герата на западе. Под присмотром своих командиров солдаты Талибана в Кандагаре были не очень разговорчивы, поэтому единственным способом что-либо узнать были поездки туда и обратно на попутных машинах. В чреве пикапа, где двенадцать солдат были упакованы вместе с тюками амуниции, ракетами, гранатометами и мешками с мукой, они намного более охотно рассказывали про свою жизнь.
По их словам, после захвата Кандагара около 20 000 афганцев и сотни учеников пакистанских медресе двинулись через границу, чтобы присоединиться к Мулле Омару. Еще тысячи афганских пуштунов примкнули к ним по пути на север. Большинство из них были очень-очень молоды — от 14 до 24 лет — и не воевали раньше, хотя, как и все пуштуны, они умели обращаться с оружием.
Многие из них провели всю свою жизнь в лагерях беженцев в Белуджистане и СЗПП, впитывая Коран в десятках медресе, которые росли как грибы после дождя усилиями афганских мулл или партий пакистанских фундаменталистов. Там они изучали Коран, изречения Пророка и основы исламского права в интерпретации своих полуграмотных преподавателей. Ни учителя, ни ученики не имели никаких математических, естественно-научных, исторических или географических познаний. Многие из этих юных воинов не знали даже историю своей собственной страны или историю джихада против Советов.
Эти мальчишки были страшно далеки от тех моджахедов, которых я встречал в 1980-х, — людей, знавших свое племя и своих предков, с ностальгией вспоминавших о покинутых фермах и долинах, помнивших легенды и сюжеты из истории Афганистана. Эти мальчики принадлежали поколению, никогда не видевшему мира на родной земле, — ни единой минуты, когда Афганистан не воевал бы с захватчиком или сам с собой. Они не помнили ни своего племени, ни своих предков, не помнили о том сложном смешении народов, которое составляло их родное селение и их страну. Они были выброшены из войны на берег Истории так, как море выбрасывает на берег останки кораблекрушения.
