Коллапс государства в Афганистане уменьшил безопасность Ирана, вызвав массовый приток наркотиков и оружия. Призрак этнического конфликта угрожал перетечь в Иран вместе с экономическим бременем содержания миллионов афганских беженцев, которых простые иранцы сильно не любили. В Иране насчитывалось более трех миллионов наркоманов, употребляющих героин, — столько же, сколько в Пакистане, хотя население Ирана (60 миллионов человек) вполовину меньше, чем в Пакистане. Контрабанда топлива, продовольствия и других товаров из Ирана в Афганистан вела к потере доходов и периодическим проблемам в экономике — в то самое время, когда Иран недополучил большое количество доходов из-за падения цен на нефть и одновременно пытался восстановить свою экономику.
Еще большее беспокойство у Ирана вызывала тайная поддержка талибами иранских антиправительственных групп, начавшаяся в 1996 года. Талибан предоставил в Кандагаре убежище для движения Ахль-и-Сунна Валь Джамаат, которое вербовало боевиков из числа иранских суннитов в провинциях Систан и Хорасан. Его представители — иранские туркмены, афганцы и белуджи — заявляли, что их цель — свержение шиитского режима в Тегеране и установление суннитского режима в стиле Талибана. Эта идея была довольно безумной, поскольку 90 процентов населения Ирана исповедовали шиизм, хотя она и получила поддержку небольших групп инсургентов. Эта группа получала от талибов оружие и поддержку, и иранцы были уверены, что Пакистан тоже поддерживает их.
Иранская военная помощь Северному Альянсу усилилась после падения Кабула в 1996 году, и вновь — после падения Мазари-Шарифа в 1998 году. Но Иран не имел непосредственной границы с территорией, контролируемой Альянсом, и был вынужден снабжать Масуда по воздуху или по железной дороге, на что требовалось разрешение от Туркмении, Узбекистана и Киргизии. В 1998 году иранская разведка перебросила несколько самолетов с оружием на базу Ахмад Шаха Масуда в таджикском Кулябе. После этого Масуд стал частым гостем в Тегеране. Опасность, которой подвергалась иранская линия снабжения, стала очевидна после того, как киргизская служба безопасности в октябре 1998 года задержала поезд, в 16-ти вагонах которого обнаружилось 700 тонн оружия и боеприпасов. Поезд направлялся из Ирана в Таджикистан, а оружие было замаскировано под гуманитарную помощь.
[315]
Поддержка Ираном Северного Альянса приводила талибов в бешенство. В июне 1997 года Талибан закрывает иранское посольство в Кабуле, обвинив Иран в разрушении мира и стабильности в Афганистане.
[316] Заявление Талибана после неудачной попытки взятия Мазари-Шарифа было недвусмысленным. «Иранские самолеты, грубо нарушая все принятые международные нормы, вторглись в воздушное пространство нашей страны, чтобы доставлять снабжение в аэропорты, контролируемые оппозицией. Тяжелые последствия такого поведения остаются на совести Ирана — врага ислама. Афганистан может дать пристанище на своей территории оппонентам иранского правительства и создать тем самым проблемы для Ирана», — говорилось в заявлении.
[317]
Но убийство иранских дипломатов в Мазари-Шарифе в 1998 году едва не привело к войне между Ираном и Талибаном. Идея вторжения в Афганистан пользовалась широкой народной поддержкой, которая была использована сторонниками жесткой линии в Тегеране, желавшими дестабилизировать правительство президента Хатами. Даже сдержанный Камаль Харрази, министр иностранных дел, заговорил самым жестким языком. «Талибы — пуштуны, и они не вправе устранять все другие этнические группы с политической арены, не вызывая вспышки сопротивления. В таких условиях мир в стране невозможен. Я предостерегаю талибов и тех, кто их поддерживает, что мы не потерпим нестабильности и заговоров у наших границ. Мы достигли договоренности с Пакистаном о том, что афганская проблема не будет решаться военным путем. Но именно это происходит сейчас, и мы не можем с этим согласиться», — заявил Харрази 14 августа 1998 года.
[318]
Иран считал, что Пакистан предал его несколько раз. В 1996 году в то самое время, когда президент Бурхануддин Раббани, по совету Ирана, пытался расширить базу своего правительства и включить в него пуштунов и другие народы, Талибан захватил Кабул. В июне 1997 года премьер-министр Наваз Шариф посетил Тегеран. Вместе с президентом Хатами он призвал к прекращению огня в Афганистане и заявил, что военного решения быть не может. Но Иран считал, что у Пакистана нет намерения следовать соглашению. «Пакистан утратил доверие иранского народа. Мы больше не верим ему. Мы не можем допустить, чтобы Пакистан создавал проблемы для нашей национальной безопасности», — писала «Джомхури Ислами».
[319]
Затем, летом 1998 года, Пакистан уговорил Иран участвовать в совместной дипломатической миссии мира. Иранские и пакистанские дипломаты среднего звена впервые вместе посетили Кандагар и Мазари-Шариф 4 июля 1998 года для переговоров с враждующими сторонами. Всего через несколько недель талибы атаковали Мазари-Шариф и казнили иранских дипломатов, что положило конец этой мирной инициативе. Иранцы были убеждены в том, что Пакистан сознательно ввел их в заблуждение своей якобы мирной инициативой в то самое время, когда ISI готовила нападение на Мазари-Шариф. Кроме того, Иран утверждал, что Пакистан дал гарантии безопасности для дипломатов в Мазари-Шарифе. Когда они были убиты, Иран пришел в бешенство и обвинил Талибан и Пакистан. По словам иранских официальных лиц, мулла Дост Мохаммад, который якобы возглавлял нападение на иранское консульство, сначала собрал дипломатов в подвале и поговорил по рации с Кандагаром, и только после этого расстрелял их.
[320]
Талибан отвечал, что иранцы были не дипломатами, а агентами разведки, снабжавшими противников Талибана оружием, и это было похоже на правду. Тем не менее в ходе последующих дипломатических схваток всякое доверие между Ираном и Пакистаном испарилось.
[321] Иранцы были возмущены также тем, что действия талибов угрожали растущему сближению между Ираном и США. Как заявила в июне 1998 года государственный секретарь США Мадлен Олбрайт, критически важная роль, которую Иран играет в регионе, «делает вопрос американо-иранских отношений крайне важной темой для государственного секретаря».
[322]
