Монастырская жизнь быстро наскучила Григорию. По вымирающей от голода стране ходили слухи, что его ровесник, царевич Дмитрий, на самом деле не погиб в Угличе 15 мая 1591 года. Его спасли от смерти верные люди. И теперь этот «природный государь» бродит неузнанным по стране. Но придет время — он предъявит свои права на трон, свергнет узурпатора Годунова, и в России снова наступит благоденствие. Эти легенды указали Григорию путь к вершинам власти. По версии Р. Г. Скрынникова, опирающегося в своем исследовании на «Извет» Варлаама Яицкого
[46], «Новый летописец»
и другие свидетельства, Отрепьев еще в Чудовом монастыре пытался «открыться братии» и «…глаголише, яко царь буду на Москве»
. Монахи подняли Григория на смех и на этом успокоились. Но Отрепьев понимал, что они в любой момент могут донести властям о крамольных речах собрата, и тогда беды не миновать.
В начале 1602 года Григорий вместе с двумя сторонниками и соучастниками — Варлаамом и Мисаилом — бежит за рубеж. В дальнейшем многие исследователи пытались найти в их действиях следы хитроумной боярской интриги. С.Ф. Платонов писал на эту тему: «Подготовку самозванца можно приписать тем боярским домам, во дворах которых служивал Григорий Отрепьев»
. Понятно, что историк имеет в виду Романовых и Черкасских. Но правомерны ли его подозрения? Ведь готовить самозванца до ареста этому клану было невыгодно. Их вождь, боярин Федор Никитич, сам претендовал на престол. А начинать интригу из тюрьмы или ссылки — дело неподъемное. Чисто теоретически самозванца мог подготовить какой-нибудь другой боярин, пострадавший от Годунова в одно время с Романовыми, но попавший не в тюрьму или ссылку, а отправленный в деревню или на воеводство в какой-нибудь небольшой город. Такой человек есть. Бывший покровитель и соратник Годунова — Богдан Вельский — как раз в эти годы пережил второй взлет в своей непростой карьере, за которым последовало довольно «болезненное» падение.
После отстранения от власти в 1584 году боярин жил в деревне, изредка выполняя для Годунова маловажные поручения. Но в 1599 году его терпение было наконец вознаграждено. Вельский отправился с военной экспедицией на Дон. Ему поручили выстроить ту самую крепость, Царев-Борисов, которая по замыслу Годунова должна была обеспечить контроль за казачьими Раздорами. Воевода возглавил трехтысячный отряд, состоящий из стрельцов, казаков и детей боярских. Всю эту армию Вельский жаловал деньгами и платьем, поил и кормил из своих запасов. Слухи о его щедрости широко разнеслись по России. И все бы ничего, но Вельский в походе неудачно пошутил. «Пусть Борис Федорович царствует на Москве, — сказал он однажды, — а я теперь царь в Цареве-Борисове»
. Немец-наемник донес Годунову о неосторожных речах боярина. Борис немедленно отозвал воеводу в Москву. Правда, наказывать не стал. И вскоре тот попал в новую историю.
С тех пор как Иван Грозный поджарил своего лекаря на огромном вертеле, иноземные доктора не рвались занять должность при царском дворе. Годунов долго лечился у шотландского капитана Габриэля, неплохо знавшего медицину. Осенью 1600 года из Лондона в Москву прибыл врач Кристофер Рихтингер. Некоторое время Рихтингер и Габриэль готовили лекарства для Годунова. Но потом в дело вмешался Вельский. При Грозном он заведовал Аптекарским приказом и теперь считал себя медицинским советником Годунова. Заподозрив иноземцев в сговоре, Вельский начал подменять лекарства Рихтингера своими. Когда же Габриэль попытался этому помешать, Вельский велел взять его под стражу. Однако шотландец успел донести обо всем царю. Жалоба «немца» повлекла за собой опалу Вельского. Он был подвергнут унизительной «казни»: «мятежника» привязали к позорному столбу, а Габриэль выщипал у него волосок за волоском всю бороду. Публичное унижение от иностранца боярину стерпеть было непросто…
Но даже с заменой Романовых на Вельского версия С.Ф. Платонова не выдерживает столкновения с фактами. У прибывшего в Польшу самозванца не было ни плана действий, ни правдоподобной версии «чудесного спасения». О том, что произошло в Угличе, Лжедмитрий имел поверхностное представление. Так, он неоднократно рассказывал, что избежал смерти благодаря верному человеку. Якобы воспитатель царевича, узнав о планах убийства, подменил его ночью другим мальчиком. Того зарезали в постели, в спальне угличского дворца. А мать-царица ничего не заметила потому, что лицо ребенка после убийства стало свинцовосерым. Но царевич умер во дворе, при свете дня и на глазах у десятков свидетелей. В Москве это было известно всем боярам и большому числу приказных. Комиссия Шуйского, расследовавшая Угличскую трагедию, подробно и обстоятельно докладывала Думе о результатах работы. Готовь самозванца к его роли кто-либо из бояр, он обязательно поделился бы с «царевичем» этой информацией.
Глава 14.
ПОЛЬСКИЕ СКИТАНИЯ САМОЗВАНЦА.
НАЧАЛО СМУТНОГО ВРЕМЕНИ.
ЮГ РОССИИ ПЕРЕХОДИТ НА СТОРОНУ ЛЖЕДМИТРИЯ I
В начале 1602 года трое беглых монахов пересекли западную границу России в районе села Слободки. Везде, где удавалось прижиться, Григорий повторял один и тот же сценарий: сначала входил в доверие к хозяину, а затем на исповеди или во время «тяжелой болезни» признавался, что он «царевич Московский». Сцена эта повторялась как минимум четырежды: в Киево-Печерском монастыре, в Остроге, в Гоще и в Брачине. Первый зритель «спектакля», печерский игумен, без церемоний указал Отрепьеву на дверь. То же чуть позже сделал князь Острожский. С учетом Чудова монастыря это был уже третий случай, когда православные отвергли домогательства Григория. Естественно, он решил попытать счастья в иной среде.
После беседы с Острожским «царевич» понял, что монашеская ряса и сомнительные спутники только мешают делу. А потому в арианскую «столицу» Гощу самозванец прибыл один и в мирском наряде. Местный магнат, Гаврила Хойский, до 1600 года исповедовал православие. Затем он увлекся проповедью ариан-антитринитариев и стал их ярым сторонником. Расстриге не составило труда сыграть перед паном Хойским роль бывшего единоверца, которому открылось «истинное знание». В Гоще Отрепьева ждал первый успех. Ариане в финансовом отношении полностью зависели от щедрости Хойского. Под его влиянием они, естественно, признали «Дмитрия». Одна беда: никакого желания идти в поход, чтобы добыть «царевичу» трон, у Хойского не было. Тогда Отрепьев оставил гостеприимного пана и перебрался во владения Адама Вишневецкого. Здесь, в Брачине, самозванцу удалось добиться гораздо большего.
Князь Адам имел в Польше репутацию авантюриста, бражника и, что важнее, рьяного поборника православия. При этом он давно враждовал с Москвой и вел против Годунова свои частные войны, несмотря на межгосударственное перемирие. А еще эта княжеская семья состояла в родстве с династией Калиты (Дмитрий Вишневецкий доводился троюродным братом Ивану Грозному), что придавало особый вес их признанию Лжедмитрия. Вишневецкие были тесно связаны с Запорожской Сечью, где могли быстро набрать армию для вторжения в Россию. Имелись у князя Адама и контакты с Казы-Гиреем, возможным союзником в этой войне.
В Брачине самозванцу предоставили великолепное жилище, богатую одежду и свиту гайдуков. Вишневецкий оказывал ему всевозможные знаки внимания. Вскоре слухи о том, что в доме православного магната проживает «русский царевич», широко разлетелись по округе. Добрались они и до Москвы. Борис Годунов тут же потребовал выдать самозванца, но этим лишь усугубил ситуацию. Опасаясь, что русские войска могут напасть на Брачин и силой отбить «царевича», князь увез Отрепьева подальше от границы, в город Вишневец. Здесь Лжедмитрий познакомился с братом Адама, Константином Вишневецким. Позже к интриге присоединился тесть последнего, сандомирский воевода Юрий Мнишек, бывший по совместительству польским сенатором.
