Лишь после этого Мстиславский с Жолкевским прибыли на импровизированное заседание Земского собора. Патриарх и его сторонники обвиняли Семибоярщину и гетмана в нарушении договоренностей. Жолкевский обещал истребить армию Лжедмитрия, говорили они, а вместо этого готовится к оккупации Кремля. Конечно, Гермоген понимал, что отогнанные к Калуге отряды «царика» большой опасности не представляют. Но ему важно было услать подальше как можно больше польских войск. В этом случае у патриарха появлялся шанс перехватить политическую инициативу и добиться перехода власти к Земскому собору.
Настроение толпы сложно контролировать… Вскоре на патриаршее подворье прибыл вызванный гетманом Гонсевский. Полковник заявил собранию, что он не собирается вводить войска в Москву, а, наоборот, готовит польские хоругви к походу на Калугу. Дворяне и купцы, составлявшие большинство собрания, поверили этим лживым словам и перестали возмущаться. Мстиславский, воспользовавшись паузой, объявил об окончании прений. В заключение он сказал, что патриарху следует смотреть за церковью и не вмешиваться в мирские дела, «ибо никогда такого не бывало, чтобы попы правили государством». Голицын и Воротынский вскоре отступились от Гермогена. За несколько дней Семибоярщина сломила сопротивление союзников патриарха. Одних уговорили, других запугали, третьих заключили под стражу… В ночь с 20 на 21 сентября польские роты вошли в Москву. Часть их вместе с Жолкевским разместилась в Кремле, остальные заняли Китай-город, Белый город и Новодевичий монастырь. Теперь с Мстиславским и его коллегами гетман мог больше не считаться.
Русские послы меж тем медленно двигались к Смоленску. Осенняя распутица не позволяла ехать быстрее. Лишь 7 октября миссия во главе с Голицыным и Романовым прибыла в королевский лагерь. Первая встреча с польскими дипломатами прошла 10 октября. Послы официально попросили, чтобы Сигизмунд отпустил сына на царство. Поляки от имени короля заявили, что он-де желает спокойствия в Московском государстве, а потому подумает над предложением и назначит время для аудиенции. Предметный разговор начался лишь 15 октября. Там радные паны сказали, что королевич еще очень молод
[57] и потому король хочет вначале навести в России порядок. Послы на это возразили, что покой в стране наступит быстрее, если королевская армия прекратит осаду Смоленска и уйдет восвояси. А для борьбы с «вором» достаточно и тех войск, что пришли к Москве.
Споры продолжались полмесяца. 30 октября в лагерь прибыл гетман Жолкевский. От него послы узнали и о вводе польских войск в Москву, и о том, что главой Стрелецкого приказа стал полковник Гонсевский. Сигизмунд ясно показал, что желает сам править Россией. Указами, в которых его подпись стояла выше подписи сына, король начал жаловать земли и титулы. Федор Мстиславский за содействие в захвате Москвы получил чин царского слуги и конюшего. Ранее этот титул носил лишь Борис Годунов. Михаилу Салтыкову «за услуги» Сигизмунд отдал Важскую землю. Михаил Молчанов, который под видом «царя Дмитрия» отправлял из Самбора атамана Болотникова, стал окольничим. Царским казначеем Сигизмунд назначил проворовавшегося при Шуйском купца Федора Андронова.
В Москве росло возмущение произволом короля. Для расправы с оппозицией Гонсевский использовал услуги Салтыкова и его людей. Предатели организовали ложные доносы на Гермогена и двух поддержавших его членов Семибоярщины: Андрея Голицына и Ивана Воротынского. Авторами показаний стали некий пленный казак из войска Лжедмитрия, поп Харитон и один из холопов Федора Мстиславского. Доносчики утверждали, что патриарх и два боярина задумали 19 октября совершить государственный переворот. Для этого они якобы вступили в сговор с серпуховским воеводой Федором Плещеевым, державшим сторону самозванца. В доносах говорилось, что заговорщики собирались проникнуть в Кремль через тайный подземный ход, захватить Водяные ворота, а затем впустить через них в город «воровские» отряды. Плещеев с казаками должен был ждать сигнала на Пахре. Мятеж планировали начать под звуки набата. Всех «лучших» людей, по утверждению доносчиков, бунтовщики собирались перебить, а их жен и имущество отдать холопам и казакам.
Судилище шло с многочисленными скандалами. Поп Харитон, на пытке подписавший все, что хотел от него Гонсевский, в суде прилюдно заявил, что обвиняемые не виноваты, а он оклеветал их со страху. Гермогена страна знала как самого решительного противника Лжедмитрия II. Всем было ясно, что показания «свидетелей» о том, будто патриарх состоял в переписке с «вором», шиты белыми нитками. Но это не имело значения для суда. Приговор содержал постановление о роспуске служителей патриаршего подворья. Не поздоровилось и Андрею Голицыну. Его фактически изгнали из Думы и до конца дней держали под домашним арестом. Иван Воротынский оказался единственным, кто проявил уступчивость и «покаялся». За это его вскоре «простили» и вернули в Думу.
Разгромив оппозицию, Гонсевский взялся за «реформу» гарнизона. В караулы Кремля и Китай-города вместо русских назначались немцы-наемники. Большинство московских стрельцов разъехалось по стране. Формально — для борьбы с «ворами». Фактически — чтобы ослабить русские силы в столице. Если в сентябре против семи тысяч поляков у Семибоярщины было 15 тысяч ратников, то теперь соотношение изменилось. Свою роль сыграло и приближение зимы. На это время дворяне привычно разъехались по усадьбам. Таким образом, к концу ноября все возможности для вооруженной борьбы с оккупантами внутри Москвы были утрачены. Поляки Гонсевского стали полновластными хозяевами русской столицы.
Сигизмунду III оставалось убрать с пути последнее препятствие — Смоленск. Сначала король попытался использовать дипломатию. По тайной договоренности с Жолкевским бояре еще в начале сентября прислали в Смоленск приказ о капитуляции. Однако Шеин отказался его выполнять. Вместо этого он направил в королевский лагерь делегацию, включавшую представителей всех сословий. За две недели переговоров смоляне убедились, что имеют дело с циничным и безжалостным завоевателем. «Жители города, — заявили им королевские дипломаты, — с давних пор принадлежали к владениям короны; они были и останутся подданными короля, поэтому им следует просить о помиловании»
. Получив отказ, Сигизмунд попытался надавить на Шеина с помощью московских послов. Однако Голицын и Романов на уступки не пошли. Оба ссылались на полученный в Москве наказ и требовали дословного соблюдения заключенного с Жолкевским договора.
Король обратился к Гонсевскому. Тот без труда получил от Мстиславского новые инструкции послам. Однако преодолеть сопротивления Гермогена у поляков не получилось. Ни уговоры, ни угрозы расправы на патриарха не действовали. А новый наказ, подписанный одними боярами, русские послы признать отказались. «Отправлены мы от патриарха, всего Священного собора, от бояр, от всех чинов и Всей Земли, — сказал полякам Филарет, — а эти грамоты писаны без согласия патриарха и без ведома Всей Земли: как же нам их слушать?»
Тогда Сигизмунд прервал переговоры, а его войска начали штурм Смоленска.
На рассвете 21 ноября в лагере услышали оглушительный грохот. Это взорвалась мина под одной из крепостных башен. В стене образовался 20-метровый пролом. Трижды врывались через него в Смоленск королевские роты, и каждый раз их выбивали оттуда русские ратники. Штурм закончился неудачей. Но осада продолжалась. Тяжелые орудия, доставленные летом из-под Риги, вели круглосуточный обстрел крепости.
