– Вы уверены… Алекс?
– Я уверена, Луис. И изволь обращаться к своей любовнице на «ты», – поправила Алаис.
Даверт не покраснел, но все же немного смутился.
– Хорошо, Алекс. Ты уверена?
– Эдмон Арьен отмечен Маритани, он не захочет лишиться ее покровительства. А если его корабль пройдет в одну из бухт рядом с Тавальеном и станет там на якорь…
– Воды вблизи Тавальена прокляты, – покачал головой Луис.
– Я знаю. И даже предполагаю, что являлось причиной проклятия, – отмахнулась Алаис. – При соблюдении определенных предосторожностей ничего случиться не должно.
Взгляды мужчин выражали сомнение. Алаис взмахнула рукой.
– А как вы себе это представляете? Магистр наверняка болен, ранен, ему нужна помощь, а мы его потащим по дороге в неизвестность? Да еще с погоней на плечах? С маленьким ребенком? Нет уж! Когда вы пойдете за Шелленом в темницу, мой сын будет уже на корабле, ждать нас. И никак иначе. К тому же он последний Карнавон по крови и роду, и случись что со мной, маританцы смогут хотя бы вырастить его и рассказать о правах и обязанностях герцога.
– Алекс… – Далан выглядел смущенным. Алаис положила ему руку на плечо.
– Я знаю, Лан, твои родные тоже помогли бы, но я не хочу подвергать их опасности.
Далан благодарно кивнул, принимая и то, что Алаис опустила за ненадобностью. И опасно, и приемный отец Далана может попытаться получить свою выгоду, продав малыша королеве Сенаорита, и военной силой маританцы превосходят Тавальен, и знают они о роде Карнавон уж всяко больше, чем семья купцов. Но к чему это произносить вслух?
Боюсь – и точка.
– Я сама поговорю с Арьеном, – подвела итог Алаис. – Завтра ночью проводим ритуал и можем отправляться в путь. Даже если Луису станет плохо, он отлично отлежится на корабле. А детали можно обговорить и по дороге в Тавальен, все равно больше заняться будет нечем.
– Это тебе-то?
– Далан! – нахмурилась Алаис. Все взгляды скрестились на ней, и женщина пожала плечами. – Ладно, но не круглые же сутки я буду петь и играть?
– А вы… – Эрико запнулся, не зная, как спросить. Умеете играть на музыкальных инструментах? Да все благородные умеют. И петь тоже, кто лучше, кто хуже, это обязательно, их Вальера в свое время со свету сживала, требуя, чтобы дети умели все, что должно тьерам. Но делать это так, чтобы тебя еще просили спеть?
Алаис перевела взгляд на Далана.
– Сам ляпнул, сам и выкручивайся.
– Я могу принести гаролу?
Алаис обвела взглядом Давертов и кивнула.
– Ладно. Неси.
Мальчишка подскочил и умчался в сторону дома.
– Я достаточно неплохо играю и пою. – Алаис запустила пальцы в короткие пока еще волосы, взъерошила прическу. – И намеревалась использовать эти свои знания.
– Это может помочь, – согласился Луис. – Отец всегда любил талантливых людей.
– Надеюсь, до определенных пределов, – одними губами улыбнулась Алаис. – Я, видите ли, весьма не люблю религиозных деятелей.
Луис спросил бы – почему, но Далан обернулся очень быстро. И в руки Алаис легла старая на вид, потрепанная жизнью гарола, богато украшенная ленточками, бисером, амулетиками и прочей пакостью, столь любимой женщинами. Благо под ней не видна была истинная стоимость роскошного инструмента.
Пальцы Алаис легли на струны, легко пробежались, лаская туго натянутые жилы…
О чем можно спеть людям из другого мира? О том, что одинаково для всех миров. О любви…
– Виновата ли я, виновата ли я, виновата ли я, что люблю…
Музыка поплыла над садом, низкий грудной голос вплелся в нее, очаровал, повлек за собой, заставляя увидеть и лунную ночь, и поцелуи в саду, и даже удивленные женские глаза…
– Виновата сама, виновата кругом…
За девичьей виной последовали: «На Муромской дорожке», «Черный ворон», «Каждый выбирает для себя»…
Слушатели сидели молча, стараясь не спугнуть волшебство, которое внезапно окутало сад, и Алаис не удержалась от маленькой шалости. Серенада Франца Шуберта со стихами Людвига Рельштаба сама сорвалась с губ:
– Песнь моя летит с мольбою тихо в сад ночной…
Отзвучали последние аккорды, умолк голос певицы, но Даверты сидели молча. И только минут через десять Луис сбросил с себя оцепенение. Подошел, молча коснулся губами руки Алаис.
– Ваша светлость…
Этот жест словно сорвал колдовской покров с окружающих. Но высказалась за всех Лусия:
– Отец не устоит. Нет, не устоит.
Луис посмотрел на герцогиню Карнавон, и вдруг понял: а ведь он тоже может не устоять.
* * *
Эдмон Арьен был рад видеть и Алаис, и Далана. Гостей пригласили в капитанскую каюту, Эдмон лично разлил вино по бокалам и, светски улыбаясь, завел разговор о погоде. Впрочем, ненадолго.
Алаис коснулась губами кубка, показывая, что чтит гостеприимство, и перешла к делу:
– Капитан, я вынуждена просить вас об одолжении.
– Да, Алекс?
Алаис вздохнула.
– Не Алекс, к сожалению. Алаис Карнавон, к вашим услугам.
Эдмон онемел. Остолбенел и окаменел одновременно.
– К-как?
– Алаис Карнавон. Если хотите – ее светлость герцогиня Карнавон. Та самая.
Изумления Эдмона хватило на пару минут, потом глаза опять стали недоверчивыми.
– Простите, Алекс…
Медальон мягко лег на стол.
– На Маритани еще чтят заветы предков?
Заветы чтили, и предъявленный медальон Эдмон отлично знал. И рисунок на нем тоже. А что это оригинал… да кто бы решился подделывать такое? И как?
Капитан коснулся кончиками пальцев старого камня, ощутил тепло.
– Н-но как?..
Алаис только развела руками. Хотите верьте, хотите нет, а дело было так…
История заняла не слишком много времени, гораздо больше его ушло, чтобы объяснить все остальное. Про Атрей, про магистра Шеллена, про…
Эдмон слушал, и глаза его становились все больше и больше. А когда Алаис закончила, он произнес лишь два слова:
– Приказывайте, герцогиня.
* * *
Нельзя сказать, что Эдмон был счастлив от такого вмешательства в его судьбу. Но… отметка Маритани не дается просто так.
Ты получаешь не только синие глаза, ты получаешь удачу. Чувствительность к морю и ветру, особую интуицию, которая позволит тебе вытащить свой корабль и своих людей в любой ситуации, умение видеть людей, как они есть, пусть не слишком сильное, но неплохо помогающее в жизни.
