Мы, психологи, именно этим и занимаемся все время, переделывая свою историю, перекраивая свое прошлое так, чтобы придать смысл настоящему. Не этим ли мы занимаемся сейчас? Несомненно, другие проделывали то же самое за Толмена (или с Толменом?) таким образом, что я испытываю огромное чувство неловкости. Однако, в духе, как я надеюсь, самого Толмена, я хотел бы познакомить вас с этими новыми оценками, прежде чем решить, чего же они стоят».
СНОСКА НА ПОЛЯХ ИСТОРИИ ПСИХОЛОГИИ
Похоже, без ревизионизма в истории никак не обойтись. Если переоценке подвергались такие личности, как Джордж Вашингтон и центральные фигуры Французской революции, то почему бы не проделать то же самое и с Толменом? Подобным ревизионистским подходом к Толмену руководствовался Дональд Кэмпбелл, один из бывших студентов Толмена, а также Дэвид Крантц с соавторами, которые намекают, что в целом Толмен завершил свой творческий путь как довольно второстепенная фигура на подмостках истории психологии (Campbell, 1979; Krantz, 1972; Krantz & Wiggins, 1973). Следует уточнить, что при этом они признают, что теория Толмена оказалась гораздо более верной, чем теории его былых соперников; они также подтверждают, что Толмена очень любили все: и его студенты, и его коллеги, и его друзья, и, коли на то пошло, даже большинство его профессиональных противников. Из всего вышесказанного так и напрашивается вывод, что хватит, мол, с Толмена и того, что он оказался по существу прав и пользовался уважением и горячей любовью (и на том спасибо!).
Однако, как утверждают Кэмпбелл и Крантц, Тол мен был способен (и должен) достичь много большего, поскольку, по их мнению, Толмен не смог оказать значительного влияния потому, что не выполнил того, что они определяют как роль «вождя племени». Процитируем Кэмпбелла:
«В самом начале своего исследования я столкнулся с загадкой, заключавшейся в том, что студенты Толмена почти полностью переставали проводить узнаваемо толменовские эксперименты или использовать в работе толменовские концепции после того, как они покидали университет в Беркли. Наблюдалось совершенно обратное — в книгах, которые посвятили Толмену его ученики (например, Креч и Крэтчфилд, 1948 г.) [то же самое я могу с уверенностью сказать и о себе], совершенно не чувствовалось специфического влияния Толмена. По контрасту с этим, студенты Спенса продолжали преданно использовать парадигму Халла в течение многих лет после того, как они заканчивали университет штата Айова… А вот еще более интересная загадка: почему же студенты Толмена оказались наименее верными своему учителю, если из всех теорий научения, созданных в 1930-е годы, теория Толмена, как мы ясно видим сейчас, была наилучшей?»
Затем Кэмпбелл цитирует выдержки из интервью со студентами всех главных психологов-теоретиков того времени, занимавшихся проблемой научения (это исследование было проведено Крантцем и Уиггинсом в 1973 году). Эти интервью не оставляют никакого сомнения в том, что Толмен и, скажем, Кеннет Спенс (один из основных «конкурентов» Толмена) отличались совершенно различной манерой «самоподачи». Кэмпбелл видит в этом различии между ними ключ к тому, что произошло впоследствии с их студентами. В отличие от Толмена, не сумевшего справиться с ролью «предводителя племени», у Спенса не было проблем с исполнением этой роли. Этот факт может частично объяснить замечательную верность студентов Спенса его теории в течение длительного времени после того, как они заканчивали университетский курс.
До сих пор доказательства, приводимые этими ревизионистами, представлялись вполне убедительными. Несомненно, Халл, Спенс и Скиннер старались внушить своим ученикам верность своим теоретическим позициям и в этих попытках достигали достаточных успехов. Процитирую высказывание одного из студентов Кеннета Спенса: «[Он] старался оградить своих студентов от, как он называл их, «ошибок» других ученых с помощью обширного собственного опыта. Таким образом, на наших занятиях всегда царила интеллектуальная атмосфера «мы против них», и мы так никогда по настоящему и не изучали «их» теории…» (Эта и последующие цитаты взяты из работы Крантца и Уиггинса, 1973.) Другой студент сказал: «Он требовал от своих студентов абсолютного принятия его позиции. На тех, кто не соглашался или спорил с ним, он смотрел с презрением».
Или возьмем высказывания некоторых бывших студентов Скиннера о своем учителе. Один из них отмечает, что «Одна из уникальных особенностей работы со Скиннером состояла в том, что он давал нам поистине «апостольские» задания (то есть задачи, которые были по плечу только верным апостолам). Необходимо было проделывать горы работы, проводить многочисленные эксперименты, изучать разнообразные переменные показатели и испробовать различные процедуры…» Та же самая тема апостольского, подвижнического труда звучит в воспоминаниях еще одного бывшего студента Скиннера: «Теперь я пришел к взглядам, совершенно отличным от системы взглядов Скиннера. Это произошло со мной под влиянием других людей, других мировоззрений, других идей… [Но, как бы я ни был обязан Скиннеру], мне до сих пор приходится избавляться от его влияния…»
В представлении Скиннера о самом себе, которое он внушал нам, своим студентам, сочетались черты Томаса Альвы Эдисона, Бертрана Рассела и Иисуса Христа. Без сомнения, он вправе претендовать на сходство со всеми этими тремя личностями…
Точны ли эти описания, соответствуют ли они истине? Без сомнения, в них имеются какие-то искажения или преувеличения, возникшие по прошествии лет под воздействием бог знает каких личных факторов. (Был ли точен Платон в своем описании Сократа? Или Аристотель в своих высказываниях о Платоне?) Я беседовал с некоторыми из студентов Спенса. Выяснилось, что некоторые из мнений, высказанных о их бывшем учителе, представляются им ошибочными. Насколько они помнят студенческие дни, проведенные в Айове, Спенс всегда настаивал на том, что его студентам необходимо глубокое понимание альтернативных теорий, особенно теории Толмена.
Какие бы выводы вы ни сделали из этих доводов, возможно, главный смысл заключается не в том, точны или не точны воспоминания о Спенсе; может быть, значение имеет лишь основная направленность, так сказать, общий тон. И в этом смысле не возникает сомнений в том, что Толмен «подавал» себя совершенно иначе, чем Спенс (и, если на то пошло, чем Халл и Скиннер). Потому что я могу поклясться в том, что ничего из сказанного о Спенсе или Скиннере не могло быть сказано студентами Толмена о самом Толмене.
В подтверждение этого я приведу высказывания бывших студентов Тол мена. Один из них сказал следующее:
«В моей библиографии указано 119 публикаций. Одна из них представляет собой мой совместный труд с Толменом и с еще одним аспирантом. Это единственная из моих работ, непосредственно связанная с теорией Тол-мена, но я бы сказал, что во всех моих произведениях и исследовательской деятельности присутствует влияние систематического научного подхода Толмена, а еще более — его личности».
Вот еще одно высказывание:
«Он хотел, чтобы мы стояли на своих ногах и были самостоятельными личностями, а не его собственностью. Любое проявление рабской приверженности его взглядам вызывало у него отвращение. Поэтому те из нас, кому посчастливилось учиться у него, сами пробивали себе дорогу в жизни, и я надеюсь, что мы выиграли как психологи, а еще более надеюсь, что мы выиграли и как личности от общения с таким человеком, как Толмен».
