– Господа? – встревоженно обратился он к конным.
– Лошадей в стойло, – распорядился священник.
– Сначала выгуляй их, – добавил один из воинов. – Дай им пройтись, потом оботри и не давай есть слишком много.
– Слушаюсь, господин, – ответил крестьянин, снова поклонившись.
– Это Мутуме? – уточнил священник, спешившись.
– Да, отче.
– И ты служишь мессиру Мутуме? – осведомился клирик.
– Да, графу Мутуме, господин.
– Он жив?
– Живой, отче, слава Всевышнему.
– Воистину, слава Всевышнему, – рассеянно отозвался священник и зашагал к короткой каменной лестнице, что вела к двери в башню.
Двоим воинам он велел идти с ним, остальным приказал ждать на улице. Распахнув дверь, клирик оказался в просторной круглой комнате, где хранили дрова и запасы. С балок свисали окорока и связки растений. Вдоль половины стены шла лестница, и священник, не объявив о своем прибытии и не дожидаясь, пока его кто-то встретит, поднялся по ступенькам в помещение на втором этаже, где был растоплен камин. Большая часть дыма клубилась в круглой комнате, поскольку задувающий в вытяжное окошко холодный ветер загонял его обратно. Древние доски пола устилали потрепанные дерюги. На двух деревянных сундуках горели свечи: хотя был день, оба окна завесили одеялами, чтобы защититься от сквозняков. Имелся еще стол, на котором размещались две книги, несколько пергаментов, бутылочка с чернилами, пучок перьев, нож и заржавленный нагрудник, служивший блюдом для трех сморщенных яблок. У стола примостилось кресло, но сам граф Мутуме, повелитель сей одинокой башни, лежал на придвинутой к коптящему очагу постели. Рядом сидел седовласый священник, две старухи стояли на коленях в изножье.
– Уйдите! – приказал всем троим вновь прибывший.
Следом за ним по лестнице поднялись два одетых в кольчуги воина и, казалось, заполнили всю комнату своим зловещим присутствием.
– Вы кто? – встревоженно спросил седовласый поп.
– Я велел убираться.
– Он умирает!
– Прочь!
Пожилой священник в нарамнике оставил святые дары и спустился по лестнице вслед за старухами. Умирающий смотрел на гостей, но не говорил ни слова. Волосы у него были длинные и белые, борода всклокоченная, глаза глубоко запали. Он наблюдал за тем, как приехавший клирик поставил сокола на стол, когти птицы скребли по доскам.
– Это каладрий, – пояснил священник.
– Каладрий? – едва слышно переспросил граф. Он посмотрел на синевато-серые перья и светлую грудку птицы. – Слишком поздно для каладрия.
– Следует иметь веру, – возразил клирик.
– Я прожил восемьдесят с лишним лет. И веры в моем распоряжении больше, нежели времени.
– Ну вот на это времени у вас хватит, – мрачно заявил священник.
Двое воинов молча стояли у лестницы. Каладрий издал звук, похожий на мяуканье, но стоило клирику щелкнуть пальцами, птица с колпачком замерла и стихла.
– Вас приобщили Святых Тайн? – осведомился поп.
– Отец Жак как раз собирался дать их мне, – проговорил умирающий.
– Я сам это сделаю, – сказал священник.
– Кто вы?
– Я прибыл из Авиньона.
– От папы?
– От кого же еще? – ответил клирик вопросом на вопрос.
Священник прошелся по комнате, осматривая ее; граф следил за ним. Приезжий отличался высоким ростом и суровостью лица. Подобающее сану облачение явно шил искусный мастер. Когда гость поднял руку, чтобы коснуться висящего на стене распятия, под опавшим рукавом показалось белье из красного шелка. Старик знал подобный сорт духовенства: люди жесткие и амбициозные, богатые и умные; не из тех, кто проповедует бедноте, но кто поднимается по лестнице церковной иерархии в общество состоятельных и привилегированных. Священник повернулся и устремил на умирающего взгляд холодных зеленых глаз.
– Вы расскажете мне, где находится Малис?
Старик на одно лишнее мгновение промедлил с ответом.
– Малис?
– Скажите, где она, – потребовал клирик и, не дождавшись ничего, кроме молчания, продолжил: – Я прибыл от его святейшества. Я приказываю вам сообщить мне.
– Я не знаю ответа, – прошептал старик. – Поэтому как могу я вам сказать?
В очаге затрещало полено, плюнув искрами.
– Черные братья сеют ересь, – буркнул священник.
– Избави Бог, – отозвался граф.
– Вы слышали их?
– Мне мало что приходилось слышать в последние дни, отче. – Мутуме покачал головой.
Поп покопался в висящем на поясе кошеле и достал клочок пергамента.
– «Семь темных владык хранят его, и они заклеймены, – прочел он вслух. – Тот, кому суждено нами править, найдет его, и благословенны будем мы».
– Это ересь? – спросил граф.
– Это стих, что доминиканцы распространяют по всей Франции. По всей Европе! Есть лишь один человек, который правит нами, и это его святейшество папа. Если Малис существует, ваш христианский долг поведать мне все, что вам известно. Она должна быть передана Церкви! Любой, кто придерживается иного мнения, – еретик!
– Я не еретик, – заявил старик.
– Ваш отец был темным владыкой.
Граф вздрогнул.
– Грехи отца не падают на меня.
– А темные владыки хранили Малис.
– О темных владыках много чего болтают, – заметил Мутуме.
– Они хранили сокровища катарских еретиков, – сказал священник. – А когда по милости Божьей эти отступники были выжжены с земли, темные владыки забрали их сокровища и спрятали.
– Я слышал об этом. – Голос графа был едва громче шепота.
Клирик протянул руку и погладил сокола по спине.
– Малис была утеряна в те незапамятные времена, но черные братья утверждают, что ее можно найти, – настаивал он. – И ее нужно найти! Это достояние Церкви, могущественная реликвия! Оружие, способное установить царство Божие на земле, а ты скрываешь его!
– Не скрываю! – возразил умирающий.
Поп сел на ложе и склонился над графом.
– Где Малис? – спросил он.
– Не знаю.
– Ты очень близок к Божьему суду, старик. Посему не лги мне.
– Господом клянусь, я не знаю, – промолвил граф.
И это была правда. Почти. Он знал, где была спрятана Малис, и, опасаясь, что англичане обнаружат ее, послал своего друга, брата Фердинанда, забрать реликвию. Граф полагал, что монаху это удалось, а если это так, то графу действительно неизвестно, где находится сейчас Малис. Поэтому он не солгал, а просто поведал клирику не всю правду, потому как некоторые тайны следует уносить в могилу.
