Что здесь происходит?
Еще в медицинском институте Фаучи специализировался на иммунной системе. Получив подготовку в области иммунологии и инфекционных заболеваний, он погрузился в изучение вопроса о том, почему иммунная система человека иногда атакует клетки организма, лишая его способности бороться с болезнями и инфекциями. В начале своей карьеры, будучи молодым научным сотрудником в Национальном институте здоровья (НИЗ), Фаучи исследовал аутоиммунное заболевание под названием гранулематоз Вегенера. При этом заболевании воспаляются кровеносные сосуды в легких, почках и верхних дыхательных путях человека. Его симптомами являются носовые кровотечения, боль в носовых пазухах, язвы на коже и лихорадка.
Двумя этажами выше рабочего места Фаучи располагалась лаборатория, в которой изучали болезнь Ходжкина. Молодой ученый регулярно встречал своих коллег-онкологов в коридорах или в столовой. Они сравнивали свои наблюдения, обменивались замечаниями и рассказывали истории, как всегда делают врачи. Одна вещь, о которой упоминали коллеги, особенно привлекла внимание Фаучи. Пациенты, больные раком, после химиотерапии становились особенно восприимчивы к инфекционным заболеваниям. Создавалось впечатление, что химиотерапия подавляла не только рост опухолей, но и иммунную систему человека. И Фаучи задумался:
Можно ли отключить иммунную систему пациента, не убив его, чтобы вылечить заболевание?
Он предположил, что, подобрав точную малую дозировку противораковых препаратов, можно подавить аномальное действие иммунной системы у пациентов с гранулематозом Вегенера. Он знал, что это заболевание неизлечимо — до сих пор не было найдено никакого эффективного средства от него. Врачи пытались применять преднизон и другие кортикостероиды, но у пациентов значительно возрастала уязвимость перед бактериальными и вирусными инфекциями.
Чтобы проверить гипотезу Фаучи, его исследовательская команда начала проводить эксперименты с низкими дозировками препаратов для химиотерапии. Ученые провели клинические испытания и сравнили действие новых лекарств с плацебо. Далее они наблюдали за пациентами в течение многих месяцев и фиксировали их состояние здоровья и прогресс с учетом возраста и условий жизни.
«К огромной моей радости и, полагаю, благодаря некоторой удаче, — рассказывал мне Фаучи, — выбранные нами лекарства оказались именно тем, что нужно». Кроме того, выяснилось, что они эффективны и в лечении других аутоиммунных заболеваний, и о Фаучи заговорили. Казалось, его ждет головокружительная карьера в иммунологии. Но потом случилось нечто непредвиденное, кардинально изменившее жизнь Фаучи.
Все началось в его кабинете ранним субботним утром в июне 1981-го. Фаучи изучал «Еженедельный отчет о заболеваемости и смертности» Центра контроля заболеваний. Он прочитал о пятерых мужчинах-геях, которые скончались в Лос-Анджелесе от пневмоцистной пневмонии. Эту форму пневмонии вызывает грибок, обитающий в легких здоровых людей и становящийся болезнетворным только при ослаблении иммунной системы. Фаучи крайне удивили эти данные, и он спросил себя:
Что происходит?
Почему все эти мужчины — геи?
Откуда у в целом здоровых мужчин-геев пневмоцистная пневмония?
Вначале Фаучи решил, что проблема может быть в легких наркотиках. Однако он не слишком хорошо разбирался в этой теме и к тому же был очень занят своими исследованиями гранулематоза Вегенера. «Да и черт с ним, — подумал он тогда. — Не стоит брать в голову».
Спустя месяц на столе у Фаучи оказался очередной отчет Центра по контролю и профилактике заболеваний (ЦКЗ). Там снова сообщалось о той же таинственной болезни. Теперь умерших было уже 26, и не только в Лос-Анджелесе, но также в Нью-Йорке и Сан-Франциско. И снова все были гомосексуалистами. И все вроде бы отличались отличным здоровьем, пока их не сразила смертельная пневмония. Фаучи забеспокоился. «Кажется, дело серьезное», — сказал он себе.
Столкновение культур
Биология, медицина и профессиональный опыт заставили Фаучи прийти к заключению, что вот-вот разразится полномасштабный кризис — эпидемия новой и пугающе непредсказуемой болезни, масштабы которой совершенно неясны. Он отреагировал как ученый и как врач. Его беспокоило общественное здоровье. Он умел видеть проблему и методично задавать касающиеся ее вопросы, отодвинув в сторону эмоции и частные суждения.
Однако за пределами института реакция на происходящее оказалась совершенно иной. Я тогда был корреспондентом Associated Press Radio в Белом доме. Незадолго до тех событий я вернулся из Лондона, где работал иностранным корреспондентом. И вот я оказался в таком месте, где журналисты кичились перед своими подручными, пытаясь показать, насколько они круты и влиятельны, а пресс-секретари были заняты политическими играми, передавая информацию избранным и обходя вниманием тех, кто, на их взгляд, был нечестен, недружелюбен или чрезмерно прямолинеен. «Добро пожаловать в конференц-зал Белого дома», — сказал я себе. Мы находились всего лишь в нескольких милях от НИЗ, но это была совершенно иная вселенная.
В тот день, в октябре 1982-го, один из журналистов задал вопрос об этой новой смертельной болезни, о которой почти никто не желал говорить. Это был Лестер Кинсолвинг из WorldNetDaily — консервативного новостного агентства, которое считало своей миссией «раскрывать беззаконие, коррупцию и злоупотребление властью». Когда он стал задавать вопросы пресс-секретарю Рейгана Ларри Спиксу, разыгралась совершенно сюрреалистическая сцена.
Кинсолвинг: Ларри, президент как-то отреагировал на сообщение ЦКЗ в Атланте о том, что СПИД приобрел характер эпидемии и известно уже более 600 случаев?
Спикс: Что такое СПИД?
Кинсолвинг: Умерло более трети инфицированных людей. Эту болезнь называют «чумой геев». (Смех.) Да, правда. Но я хочу сказать, что это очень серьезно, когда каждый третий умирает. И я хотел бы знать, в курсе ли президент.
Спикс: Ну, у меня нет этой болезни. А у вас? (Смех.)
Кинсолвинг: Нет.
Спикс: Но вы не ответили на мой вопрос.
Кинсолвинг: Мне просто интересно, знает ли президент…
Спикс: А вы уверены в том, о чем говорите? (Смех.)
Кинсолвинг: Иными словами, в Белом доме это воспринимают как шутку?
Спикс: Нет, Лестер, я ничего об этом не знаю.
Кинсолвинг: Но президент или хоть кто-нибудь в Белом доме знает об этой эпидемии, Ларри?
Спикс: Не думаю. Я не думаю, что было…
Кинсолвинг: Никто не знает?
Спикс: Тут никто лично с этим не сталкивался.
Сейчас, когда мы знаем, сколько еще страданий предстояло людям, слова и шутки на том брифинге в Белом доме кажутся особенно жестокими. Этот диалог показал человеческое невежество, страх и отсутствие связи между политикой и наукой. Смертельная болезнь поражала молодых мужчин-геев. Президент как-то отреагировал на это? «Нет», — отвечает пресс-секретарь, подразумевая: «Мы тут не геи, так что лично с этим не сталкивались». Спикс ничего не говорит о санитарных аспектах или об исследованиях, которые необходимы для разрешения кризиса. Он не связывает проблему со здравоохранением или образованием. Он воспринимает вопросы Кинсолвинга исключительно через свой личный политический фильтр.
