— На весь отпуск. Марья, принеси паспорта слуге закона.
— Обижаете. Я же по-дружески заглянул…
— Дружба дружбой, а служба службой, — пропела
Мышь, вручая ему документы. Он тщательно их проверил, списал данные в блокнот и
с благодарностью вернул.
— Говорят, клад ищете? — спросил он с хитринкой.
— Ищем, — покаялась я. — Купец Калашников —
прадед наш. В семье про клад много говорили, вот и пытаем счастья.
— Ага, — кивнул участковый, в его глазах
прибавилось хитрецы, — тут многие ищут. Помешались на кладах.
— Отчего ж не поискать, коли есть охота, —
дипломатично заявил Евгений. Михаил Степанович к этому моменту опять очнулся от
легкой дремы и повел носом.
— Этому не наливать, — сурово сказала я.
— Елизавета, — с третьей попытки гневно произнес
он мое имя, попробовал встать и что-то продекламировать, но Мышильда его
перебила:
— «Волчица ты, тебя я презираю, ты, мерзкая, уходишь от
меня».
Все уважительно притихли, а Михаил Степанович обиделся и
выразительно надул губы. Выпив еще водочки, участковый удалился, а мы
призадумались, что делать с моим бывшим супругом.
Оставлять его в доме никак нельзя — обживается он быстро, и
завтра его уже не выгонишь.
— Надо вынести его в сад, — предложила
сестрица. — Какая-нибудь телогрейка найдется, прикроем. Погоды нынче стоят
замечательные, не околеет.
— У них организмы слабые, — напомнила я.
— Оставьте в кухне, — проявил человеколюбие
Евгений, но мы решительно пресекли его благой порыв.
— В сад, — кивнула я и выволокла супруга на свежий
воздух. Соорудив ложе из двух телогреек и старого полушубка, мы устроили
бывшего под яблоней и вернулись в дом.
* * *
Солнечный луч, проникнув сквозь занавеску, слепил мне глаза.
Я блаженно потянулась и позвала:
— Мышильда…
Сестрица, всегда злющая по утрам, ответила без энтузиазма:
— Мишка твой приперся. Всю малину испортит…
— Не успеет, — заверила я.
Через полчаса, войдя в кухню, мы застали картину, способную
выжать у женщины моей сердечности скупую слезу. Наш хозяин и Михаил Степанович
сидели рядышком за накрытым столом, сложив на коленях ладошки и с отчаянной
немой мольбой во взоре. Оба сильно маялись с перепоя. Я вошла, поставила чайник
на плиту и, откашлявшись, исполнила что-то лирическое, вошедшая Мышильда
подхватила куплет, вслед за ней пристроился Евгений, Михаил Степанович не
выдержал и зычно повел нас в заоблачные выси. Песня кончилась, пала тишина.
Михаил Степанович, собравшись с силами, начал речь:
— Елизавета…
— Молчите лучше, — съязвила я. — Как вы
могли? Человек вашего таланта, воспитания… интеллигент… и появляетесь здесь в
таком виде, пугая детей и собак.
Михаил Степанович слегка поник головой, а Мышильда ядовито
заметила:
— В сильном подпитии прибыли.
— А кто не пьет? — выбросив вперед ладонь,
возмутился предпоследний. — Фолкнер пил, Хемингуэй пил…
Мышь устыдилась.
— Ну, если вы в компании…
— Ты ж говорил, что один приехал? — удивился
Евгений и, с мольбой переведя взгляд на меня, прошептал:
— Елизавета…
Я выдала деньги, хозяин отправился за водкой, а Михаил
Степанович попробовал улыбнуться.
— Деньги есть? — посуровела я.
— Лизок, на последние прибыл. Тосковал душой…
— Бомжевать, значит? — грозно поинтересовалась я.
Михаил нахохлился и приуныл. — Кормить не буду, и не мечтай. И за постой
плати сам, на меня не рассчитывай. Все понял?
— Как же я, Елизавета?
— Так же. Раньше надо было думать, а теперь хоть пешком
домой возвращайся.
Пришедший хозяин застал нас в тягостном молчании. Не
принимая этого близко к сердцу, он быстро разлил водку. Я приподнялась и убрала
стопку из-под носа Михаила Степановича. Евгений испуганно прошептал:
— Мы ж не звери… — но я осталась непреклонной.
— Выходи из-за стола, — заявила я предпоследнему.
Тот поднялся и с трагическим лицом пошел к двери, правда трижды обернувшись.
Евгений замер с бутылкой в руке, и по всему видно было, что он очень Михаилу
сочувствовал. Я взяла вилку и приступила к завтраку. Предпоследний дважды
заглянул в дверь, но я никак на это не отреагировала.
— Пусть бы жил, — тихо заметил Евгений. — Места
много, чего ты, Лизавета?
— Я его кормить не буду. Его даже в паспорте моем
больше нет, на что он мне сдался?
— Жалко человека.
— Не пропадет, — заверила хозяина Мышильда, а я
начала мучиться угрызениями совести.
Вдруг послышались шаги, и на пороге (дверь в кухню по
причине жары не закрывали) возник Бельский Иннокентий Павлович, последний муж и
адвокат.
— Здравствуйте, — улыбнулся он с приятностью и
неуверенно шагнул в кухню.
— О Господи, — простонала Мышильда. —
Этому-то что надо? Здесь в округе ни одного балкона.
— Иннокентий Павлович, — без улыбки спросила
я, — вас по какой такой нужде черт принес?
За черта Иннокентий обиделся и сказал с печалью:
— В конце концов, я должен знать, где проводит отпуск
моя жена.
— Это тоже муж? — удивился Евгений.
— Бывший, — покаялась я.
— Не выглядит, — задумчиво сказал хозяин,
разглядывая гостя. Тот собрался что-то ответить, но в этот момент в кухню
влетел Михаил Степанович и возмущенно воскликнул:
— Что же это делается, Елизавета? Мне в проживании
отказано, а ему, значит, можно?
— И ему нельзя, — успокоила предпоследнего я и
перевела взгляд на Иннокентия Павловича. — Кеша, дом не безразмерный, тебе
здесь места нет.
— Я найду где устроиться, — с достоинством ответил
он. — А вот этот что здесь делает?
— Что вы оба здесь делаете? — возмутилась
Мышильда. — Люди серьезным делом заняты, а вы тут таскаетесь и волнуете
Елизавету Петровну по пустякам. Стыдились бы.
