— Но у меня отпуск, — в самом деле устыдившись,
заметил Иннокентий.
— И у меня, — встрял Михаил, а я добавила:
— Бессрочный. Покиньте дом оба и не нервируйте
меня, — закончила я и отвернулась. Дом они покинули, но на этом все, само
собой, не закончилось.
День, как видно, не сулил нам ничего, кроме неприятностей.
Пытаясь поскорее забыть о моих мужьях, мы торопливо закончили завтрак и пошли
на пустырь. При нашем появлении в районе соседской дыры мелькнула легкая тень.
Мы подошли к фундаменту и ахнули: кто-то (ясно кто — предполагаемый родственник
или просто самозванец — Эдик, одним словом) не только облазил освобожденную от
крапивы территорию, повсюду оставив следы, но и копал в трех местах (это
успокоило — если в трех разных, значит, точного местонахождения клада он не
знает). Такое наглое вторжение на нашу территорию буквально потрясло Мышильду.
Она деловито направилась к соседской дыре, начав по дороге возвышать голос. Я
припустилась следом, обогнала сестрицу и затаилась возле забора.
— Где тебе копать было сказано? — рявкнула она,
сунув голову в дыру. — Проходимец, аферист, ворюга!
По ту сторону забора хранили молчание. Минут пять сестрица
высказывалась от всей души, потом выдохлась и пошла прочь. В тот же миг в дыре
возникла плешивая голова Эдуарда, и он ядовито крикнул (правда, не очень
громко):
— Где хочу, там и копаю!
Я ухватила его за ворот рубашки и пропела:
— Здравствуй, кисуля. — Он охнул и обмяк, что
позволило мне без особого труда втащить его на пустырь. Мышильда, углядев
врага, вернулась и спросила с лаской, способной вогнать в дрожь крокодила:
— Так, говоришь, где хочу, там и копаю?
— Говоришь? — вопросила я, легонько его встряхнув.
— Говорил, говорил, — кивнула Мышильда. — Я
слышала.
— И я слышала.
— У нас и за меньшее головы лишали.
— Это точно, — согласилась я. — Сразу кончим
или помучаем?
— Я жаловаться буду, — завозился наш враг, я
нечаянно встала ему на ногу и для верности подпрыгнула. — Буду, —
повторил он.
— Что будешь? — удивилась Мышильда.
— Жаловаться, — сказал Эдик.
— Каков мерзавец! — возмутилась сестрица. —
Когда крапиву дергали, он в тенечке сидел, а теперь прибежал на готовенькое.
Я тряхнула Эдика как следует и резко разжала пальцы. Враг
рухнул.
— Не волнуй меня, — погрозила я ему пальцем и
пошла к фундаменту.
— Надо с ним что-то решать, — хмуро заметила
Мышь. — Ведь эдак никакого толку в работе: с таким-то соглядатаем в дыре.
— Разберемся, — заверила я.
Вооружившись лопатами, мы занялись расчисткой завалов с
целью освободить старый фундамент и, привязав его к нашему плану, определить,
где находилась кухня в первой четверти двадцатого века. Работа оказалась
нелегкой даже для меня, а про сестрицу и говорить нечего, но она держалась
молодцом, не ныла, не хныкала и вообще не досаждала. Поиски сокровищ весьма
благоприятно сказывались на ее характере.
Евгений, зашедший на пустырь узнать, как идут дела, сходил
за тележкой и, впрягшись в нее, стал отвозить мусор все к той же злополучной
дыре. Мы наперебой нахваливали хозяина, единогласно решив, что с ним нам
повезло.
— Время обеда, — наконец заявил он, устраиваясь на
тележке и вытирая потное лицо матерчатой кепчонкой, потом посмотрел на меня и
сказал не без робости:
— Елизавета, я насчет Михаила то исть. Пусть живет. За
постой я с него денег не возьму, а пропитание… Много ли он съест? Человек
душевный, неприхотливый, точно птаха Божья.
Мышильда фыркнула, услышав такое сравнение, а я нахмурилась.
Про неприхотливость Михаила Степановича я могла бы рассказывать долго, но в это
время в голове мелькнула мысль, как нам можно использовать предпоследнего, от
которого все равно не отделаешься, и одновременно досадить конкуренту. Бросив
лопату, я зашагала к дому, Евгений торопливо шел за мной, а за ним следом
поспешала трусцой Мышильда.
Напротив дома стояли «Жигули» Иннокентия Павловича, а сам он
сидел на крылечке и беседовал с хозяйкой, той самой востроносой бабкой по имени
Клавдия, что вчера сигнализировала нам о прибытии Михаила Степановича. Михаил
Степанович, кстати, сидел на лужайке перед нашим домом и испепелял взглядом
«Жигули» последнего и его самого в придачу. Последний в ответ лучисто улыбался.
— Михаил, — сказала я, он подпрыгнул от неожиданности
и торопливо вскочил. — За вчерашнюю выходку тебе нет прощения. Но моя
сердечная доброта и ходатайство Евгения Борисовича побудили меня дать тебе шанс
загладить вину.
— Елизавета, — шагнул Михаил Степанович, простирая
ко мне руки.
— Стоять, — осадила я его, — условия такие:
живешь на пустыре, сторожишь фундамент. Поставишь там себе шалаш. Сам. Доски и
толь найдутся. Не поставишь, будешь жить под открытым небом. Кормлю раз в день
обедом. И отвезу домой по окончании экспедиции. В противном случае вычеркиваю
тебя из жизни раз и навсегда.
— Елизавета, а как же… — начал было предпоследний, но я
решительно перебила:
— Согласен?
— Согласен, — закрыв глаза и откинув назад голову,
сказал он, надо полагать, таким образом демонстрируя отчаяние души.
— Мария, — обратилась я к повеселевшей
сестрице, — укажите Михаилу Степановичу рабочее место, а я с другим
супругом побеседую. Уж коли он здесь, должна быть от него польза.
Я перешла дорогу, Иннокентий Павлович, завидя меня, быстро
поднялся и поспешил навстречу.
— На постой устроился? — деловито осведомилась я.
— Да. С хозяйкой договорился и дал задаток.
— Иннокентий, у меня для тебя есть задание чрезвычайной
важности. В доме номер пять временно проживает субъект, который выдает себя за
нашего родственника и на этом основании претендует на сокровища. Ты знаешь,
семья для меня — святое, и я не могу обидеть человека, не будучи уверена, что
он не член семьи. Надо провести разыскания и установить возможные родственные
связи. Я могу на тебя положиться?
— Разумеется, — кивнул Иннокентий Павлович.
— Вот его паспортные данные, — я протянула ему
листок бумаги. — Когда я узнаю результат?
— Лизок, если бы мы были в нашем городе, я бы ответил:
через два часа. А здесь… через два с половиной.
