Таким образом, наука, основанная в России Львом Штернбергом, завершила полный круг своего развития. Но что это означало применительно к коренным северянам, знакомство с которыми в свое время вдохновило Штернберга? Для самой этнографии существовало как минимум две возможности. Принимая во внимание упадок этнических черт «материальной культуры», можно было согласиться с Бромлеем и Басиловым, что необходимо в первую очередь развивать описательную этнографию: «Совершенно ясно, что целый ряд черт традиционных культур уже в ближайшие годы окончательно уйдет в прошлое, и пока имеется возможность для полевых этнографических исследований, необходимо фиксировать те явления самобытной культуры разных народов, которые еще не стали предметом глубокого исследования»
. С другой стороны, поскольку этичность была лишь одним из многих элементов культурной мозаики, имело смысл обратиться к изучению таких «белых пятен» этнографии, как советский город, семья и дети
. В канун перестройки вторая тенденция преобладала. Коренные народы Севера, как стали называть «малые народы», вновь перестали представлять интерес для советской этнографии.
Потеря этнографии стала находкой для дисциплин, вторгшихся в традиционную сферу ее исследований. Интерес части историков к «культуре повседневности» привел к созданию советской социальной истории — с блестящими результатами для изучения сибирских крестьян
, а в одном случае — также и для изучения коренных сибиряков
. Впервые за всю историю их изучения коренные народы Севера оказались включенными в то же историческое повествование, что и русские. Новое сожительство представляло некоторые трудности, но само по себе новшество было примечательным (хотя и незамеченным).
Позже экология, демография и психология предложат свои пути изучения коренных северян
, но самым влиятельным новичком в этой сфере стала социология, самая заметная общественная наука 1970—1980-х годов. Социология считалась прагматической дисциплиной, которая занимается конкретными социально-экономическими проблемами и предлагает решения, основанные на объективных научных данных. Поскольку «непроизводительные» и живущие за счет государственных субсидий народы Приполярья воспринимались как проблема, социологи — в первую очередь группа новосибирских ученых во главе с В.И. Бойко — занялись поисками решения. Проблемы были знакомы по этнографическим работам 1960-х годов: вытеснение традиционных сфер хозяйства промышленностью и их разрушение из-за загрязнения окружающей среды; старение компетентных охотников и оленеводов и неспособность выпускников интернатов заменить их; невыгодность альтернативных занятий (например, звероводства), рост безработицы, распад семей и растущее значение некоренного технического и управленческого персонала. Согласно некоторым новым данным, рыба в Амуре была практически истреблена, а громкие заявления о полном переходе кочевников к оседлости (на Камчатке, в Читинской и Амурской областях) на деле означали, что оленеводы никогда не видели своих домов и своих жен (около 40% всех оленеводов были формально неженатыми)
.
Задача социологов состояла в том, чтобы при помощи анкет выяснить, как реагируют на эти тенденции сами коренные северяне, почему они реагируют именно таким образом и чего следует ожидать в будущем. Главными объектами исследования были восточносибирские сообщества, напрямую затронутые промышленным развитием: эвенки и эвены Северной Якутии, нивхи Северного Сахалина и, в первую очередь, эвенки, нанайцы и ульчи, через традиционные территории расселения которых должна была пройти Байкало-Амурская магистраль (БАМ, брежневский эквивалент Северного морского пути). При желании работники плановых структур могли использовать результаты этих исследований при определении экономической роли изучаемых сообществ и в целях повышения производительности труда коренного населения с минимальными издержками для всех заинтересованных сторон.
Публикация результатов могла вызвать и оптимизм и уныние. Согласно выводам социологов, молодым северянам, получившим школьное образование, не просто недоставало трудовых навыков, которые позволили бы им заменить родителей в тайге и тундре, — они фактически приняли обдуманное и, по всей видимости, необратимое решение не участвовать в большинстве сфер традиционного хозяйства. Половина всех нанайцев, проживавших в небольших поселках (до 50 семейств), выразили желание переехать в более крупные населенные пункты. В группе респондентов в возрасте от 14 до 19 лет 90% всех потенциальных мигрантов ответили, что они предпочли бы город поселку любого размера; 81% оленеводов Магаданской области в возрасте до 20 лет сообщили, что не считают подходящим жильем ни традиционные юрты, ни юрты фабричного производства; а 59% эвенков, проживавших в районе строительства БАМа, сказали, что ни при каких обстоятельствах не пошли бы работать в сферу оленеводства (в качестве причин они называли скуку, чрезмерные физические нагрузки, оторванность от внешнего мира и низкую заработную плату). В самом деле, 86% эвенков ожидали перемен к лучшему в результате строительства БАМа, хотя и признавали, что оно нанесет ущерб оленеводству. 50% из них надеялись найти работу, связанную с БАМом. Из тех, кто работал в сфере оленеводства и охоты, 26% расценивали последствия промышленной экспансии как «в целом отрицательные», а 23% — как «в целом положительные». Половина из них уже предпринимала попытки сменить род занятий. Образование стало важнейшим символом социального статуса для значительного большинства опрошенного населения: хотя молодые люди, продолжавшие учебу после окончания средней школы, сознавали, что, скорее всего, не смогут найти работу, соответствующую уровню их подготовки, 99% эвенков-восьмиклассников и десятиклассников, проживавших в районе строительства БАМа, видели себя в будущем представителями профессий, требующих «высшей и средней» квалификации. Из ста нанайских родителей, проживавших в сельской местности, ни один не хотел видеть своих детей охотниками, а все трое респондентов, которые посоветовали бы своим детям заняться рыболовством, высказали пожелание, чтобы они приобрели соответствующую квалификацию в профессиональных училищах. В большинстве обследованных регионов и дети и родители выразили пожелание, чтобы мальчики стали служащими или квалифицированными рабочими (например, шоферами или механизаторами), а девочки — врачами и учительницами. Коренные северяне, которым удалось реализовать свои профессиональные амбиции, не раскаивались в этом: 80% профессионалов с высшим образованием и 90% квалифицированных рабочих из числа коренного населения Северного Сахалина выражали удовлетворение своей работой. Соответствующий показатель среди рыбаков составлял 3,4%
.
Так, если молодые этнографы 1960-х полагали, что государство не ведает, что творит, и намекали, хотя и в косвенной форме, что единственным решением проблем Севера является сохранение и поддержка здоровых аспектов традиционной жизни, социологи 1970-х утверждали, что коренные северяне усвоили господствующие ценности советского общества и что государство должно оправдать надежды, которые оно преднамеренно вселило в сознание людей. Иными словами, безработица и распад семьи были не следствием невежественного вмешательства чиновников, озабоченных выполнением плана, а временным результатом недостаточного или несбалансированного (не просчитанного научно) технологического развития. Если 90% всех коренных обитателей Северного Сахалина, занятых квалифицированным трудом, удовлетворены своей работой, а приблизительно 22,9% из тех, кто получил профессиональную квалификацию, смогли устроиться лишь рыболовами или чернорабочими (и остаются неудовлетворенными), то создание соответствующих рабочих мест для этой последней группы (путем экономического развития региона и, возможно, принятия специальных квот для национальных кадров) приведет ко всеобщему удовлетворению. Более того, поскольку полная ликвидация традиционного хозяйства была невозможна как по экономическим, так и по психологическим причинам, ключ к решению проблемы состоял в том, чтобы сделать традиционные сферы занятости более привлекательными — через внедрение современной техники, удовлетворение растущих потребительских запросов и введение некоторых традиционных трудовых навыков в школьный курс обучения.
