Сидя в моем кабинете после измены вместе со своей женой Амелией, Доусон эхом вторит его растерянности. «Я двадцать пять лет хранил тебе верность. Первые двадцать четыре года мы были счастливы и моногамны. Последний год мы тоже были счастливы, просто появилась еще одна женщина. Моя верность тебе ни разу не дрогнула. Я всегда был рядом. Когда твой брат целый год жил с нами, пока боролся с алкоголизмом, когда у тебя нашли рак груди, когда умер твой отец, я всегда был рядом. Мне очень жаль. Я не хотел тебя ранить. Но когда ты оцениваешь мою преданность только на основании того, куда я сую свой член, складывается впечатление, что остальное и вовсе не считается».
Для многих людей сексуальная исключительность неразрывно связана с доверием, стабильностью, верностью и преданностью. Кажется немыслимым, что мы можем получить все это и в более свободных отношениях. Однако, как замечает психиатр Стивен Левайн, переоценка ценностей – неотъемлемая часть нашего жизненного опыта. Мы переоцениваем политические и религиозные ценности наравне с профессиональными. Почему бы нам не переоценивать и сексуальные ценности? Левайн призывает нас осознать, что наши ценности эволюционируют по мере нашего взросления, когда мы «переходим от понимания этических и моральных проблем в черно-белых тонах к осознанию серой неопределенности большинства вопросов».
Что, если нам стоит считать верность константой отношений, которая предполагает уважение, преданность и эмоциональную близость? Она может включать, а может и не включать в себя сексуальную исключительность – в зависимости от того, на чем сошлись партнеры. Пока мы думаем над возможностью такого пересмотра концепции, давайте признаем достижения тех, кто ее уже пересмотрел.
Сегодняшние романтические плюралисты больше размышляют о значении верности, преданности, любви и сексуальности, чем многие моногамные пары, и зачастую в результате становятся ближе. Меня поражает, что их многочисленные формы отношений никак не назвать фривольными. Вопреки стереотипам о скучающих, незрелых, страшащихся обязательств людях, предающихся распутству, в жизни эти экспериментаторы основываются на содержательной коммуникации и тщательной проработке всех вопросов. Если они и научили меня чему-то, так это тому, что открытые разговоры о моногамии и природе верности приносят огромную пользу, даже если по их итогам и не создается открытый брак.
Ориентируясь в континууме моногамии
Казалось бы, в культуре, которая всячески подчеркивает важность моногамии и страшно карает ее нарушителей, этот вопрос должен стать главной темой для обсуждения. Но многие боятся его поднимать. Желая поговорить об этом, мы признаем, что любовь не до конца подавила нашу тягу к приключениям. «Я всего несколько месяцев встречаюсь с парнем, и вчера он спросил меня, насколько мне важна моногамия. Посыл вполне очевиден: я не слишком ему нравлюсь».
Кроме того, если вы считаете неверность острой темой, тема моногамии остра вдвойне. Она из тех противостояний, которые разбивают людей на два лагеря – за и против. Люди мгновенно хватаются за концепцию открытого или закрытого брака и попадают в бинарную ловушку. Вы либо спите только со своим супругом, либо спите со всеми подряд. Нет никаких градаций – нельзя быть в основном моногамным или на 95 процентов верным. Дэн Сэвейдж попытался размыть границы, предложив термин «моногамноватый», который обозначает поддержание эмоциональной верности друг другу с одновременным освобождением места для третьего, будь то в форме фантазий, флирта, интрижек, секса втроем, секс-вечеринок или Grindr-знакомств. Моему пациенту Тайрону нравится этот термин. «Он описывает фундаментальную преданность нашему пятнадцатилетнему партнерству, но в то же время содержит частицу фривольности и гибкости, что очень здорово».
Моногамия совершенно не монохромна, особенно в наш цифровой век. Сегодня каждый из нас выбирает собственную форму моногамии. Мы решаем, позволяет ли она представлять другого человека, занимаясь любовью с партнером, получать оргазмы на стороне, наслаждаться воспоминаниями о бурной молодости, смотреть порно, перекидываться секс-сообщениями, листать страницы в приложениях знакомств и совершать другие сомнительные действия. Иными словами, моногамия существует в континууме. Спрашивая у людей, моногамны ли они, лучше сначала поинтересоваться, что для них моногамия.
Тэмми Нельсон отмечает, что большинство пар живут по двум разным соглашениям о моногамии. Явное соглашение провозглашено официально, например в форме супружеских клятв; оно определяет внешние параметры отношений. Подразумеваемое соглашение, напротив, негласно и «может даже не рассматриваться ни до заявления о намерениях, ни после». В нем отражаются культурные, религиозные и личные ценности партнеров. Нельсон подчеркивает, что, несмотря на единую общественную позицию, негласные представления партнеров о моногамии зачастую сильно расходятся, а потому «довольно часто неожиданное столкновение негласных соглашений каждого из партнеров приводит к брачному кризису». В нашем деле такое столкновение обычно называется изменой, а потому мы предпочитаем озвучивать то, что разрешает общество и хочет услышать партнер, держа в уме свою правду. И дело не в том, что мы лжецы от природы, а в том, что наша культура ограничивает возможности для такой прямоты.
До недавних пор моногамия по умолчанию считалась обязательной и основывалась на предпосылке (сколь бы далекой от реальности она ни была), что, если человек любит искренне, другие больше не должны его привлекать. Именно поэтому разговор зачастую начинается только после интрижки или предательства. Как только миф оказывается развенчанным, вы начинаете вместе создавать более правдивую историю. Но было бы здорово, если бы для этого не нужен был кризис. Опираясь на опыт мужчин-геев, Сэвейдж утверждает, что моногамия должна быть добровольной. Если бы люди могли выбирать, говорит он, возможно, некоторые из них не выбрали бы моногамию, а потому избежали бы проблем из-за измен. Вместо того чтобы наказывать тех, кто заваливает стандартный экзамен моногамии, лучше признать, что этот экзамен непропорционально тяжел. Сэвейдж весьма прагматичен, но при этом он мыслит гораздо глубже, чем позволяет предположить его легкомысленный стиль. Он подчеркивает очевидную и вместе с тем очень важную вещь. Испытывать чувства и влечение к другим людям вполне естественно – при этом у нас есть выбор, реализовывать свои желания или нет.
Экономика прироста
Являются ли любовь и секс исчерпаемыми ресурсами, количество которых ограничено? Или же секс с другими людьми – это рискованное вложение с высокими прибылями, которое приносит неожиданные эротические дивиденды? В прошлом за моногамией стоял страх, что отцу придется кормить детей, которые рождены не от него. Чего же мы боимся сегодня, когда эту проблему устраняют контрацепция и тесты на отцовство? Для многих ситуация такова: сегодняшняя интимная преданность обусловлена любовью. На смену суровости долга пришла переменчивость чувств. Позволяя себе сближаться с другими, мы можем ненароком влюбиться и уйти. Мы ужасно боимся, что, даже немного ослабив хватку моногамии, мы разрушим самую крепкую связь.
Но пионеры немоногамии пытаются доказать мне (а возможно, и самим себе), что на самом деле все наоборот. Они уверены, что им будет гораздо больше хотеться сбежать, если они подвергнут себя ограничениям моногамии. Считается, что чем больше у них свободы, тем более стабильными станут их отношения.
