А что если у пилотов есть и другие причины так думать? Допустим, это случилось во время международного кризиса и регионе или где-нибудь еще в мире. Допустим, это произошло после получения стратегического предупреждения или в условиях повышенной угрозы войны или нападения. Что если в регионе идет реальная война, скажем, между КНР и Тайванем или в Индокитае? Или случился серьезный кризис, подобный тому, что реально произошел в 1954–1955 гг. и повторился в 1958 г. (вскоре после того, как я написал свою докладную записку), когда коммунистический Китай на материке на протяжении нескольких месяцев вел артиллерийский обстрел близлежащих островов, занятых войсками Гоминьдана? В обоих случаях на президентском уровне обсуждалась возможность использования американского ядерного оружия для прекращения атаки и сохранения доступа к островам Цзиньмынь и Мацзу. (В начале 1958 г. на Тайване и в районе г. Осан, Южная Корея, были размещены крылатые ракеты Matador с ядерными боеголовками.)
Что если после подъема самолетов по сигналу предупреждения на одной из американских баз в регионе, возможно, на той самой базе, откуда стартовали самолеты, произойдет мощный взрыв? На первый взгляд это может показаться невероятным совпадением, слишком далеко выходящем за рамки наихудшего сценария. Однако по размышлении такое событие кажется уже не таким невероятным. Насколько я мог понять из множества разговоров, никому в регионе даже в голову не приходила такая мысль. Вместе с тем никто не отвергал ее как неправдоподобную после короткого обсуждения.
Нужно только вспомнить, почему дежурные F-100, несмотря на неудержимую тягу командования к учебным тревогам в условиях, приближенных к реальным, и к соблюдению всех требований, самолеты очень редко, если вообще когда-либо, выводились на взлетно-посадочную полосу. Этого не делали именно из-за возможности аварии и ядерного инцидента с конкретными боеприпасами. В основе нежелания командиров проводить такие учения лежало опасение, что поспешное выруливание самолетов на взлетно-посадочную полосу могло привести к столкновению, возгоранию и мощному взрыву самолетов с последующим радиоактивным заражением большой территории и даже реальным ядерным взрывом.
Можно не сомневаться в том, что подобные мысли приходили в голову многим. Именно поэтому самолеты оставались на своих местах. О чем никто не думал, так это о следующем вопросе. Как такое событие повлияет на умонастроение дежурных пилотов, которые уже взлетели либо с этой базы, либо с соседней, либо с какой-то отдаленной базы в этом регионе?
Они могут, конечно, догадаться об истинной причине случившегося – о том, что произошла беспрецедентная авария. Однако, даже если такая мысль придет в голову всем сразу, ей будет противопоставлено другое объяснение, которое выглядит намного более вероятным в сложившихся условиях. В конце концов, зачем вообще самолеты с бомбами на борту подняли в воздух? Может ли такой реалистичный вылет оказаться тренировкой, несмотря на все риски? Или все же командиры получили более серьезные, чем обычно, возможно, однозначные свидетельства неминуемой вражеской атаки? А теперь еще этот взрыв! Каким он был – ядерным или нет, необязательно ясно в первый момент, особенно при наблюдении с самолетов, находящихся в воздухе. Вполне можно решить, что это реальная атака.
В этот момент между самолетами должен идти интенсивный обмен информацией, и они должны пытаться связаться со своей базой. Но если на этой базе произошел частичный ядерный взрыв, установить связь будет невозможно. Сам взрыв вполне может уничтожить все пункты радиосвязи, а электромагнитный импульс – вывести из строя средства высокочастотной дальней связи на значительной территории.
Это означает, что последним сигналом, которые самолеты получат со своей базы, а может быть, и с других баз в регионе, будет грибообразное облако, поднимающееся над тем местом, откуда они только что стартовали. Таким образом, самолеты будут на какое-то время отрезаны от связи. Последующее отсутствие приказа выполнить задание или возвратиться, как, впрочем, и каких-либо других приказов, может найти очень простое объяснение: вражеский удар. И это совершенно понятно с учетом беспрецедентности подъема самолетов в воздух и прочих обстоятельств, подкрепляющих уверенность в том, что был нанесен удар.
По моим представлениям, в результате ложной тревоги, сочтенной достаточно серьезной, чтобы поднять в воздух тактические силы на любой базе в тихоокеанском регионе, а может быть, и в любом другом районе мира, где тип боеприпасов не позволял регулярно тренироваться в осуществлении взлета, некоторые пилоты в воздухе с термоядерными бомбами на борту вполне могли решить, хотя они и не получили приказа о выполнении боевого задания, что началась всеобщая ядерная война и приказ действовать не поступает из-за нарушения связи.
Таким образом, за приказом на взлет может последовать сильный взрыв на американской авиабазе и отсутствие связи, обусловленные именно реальным подъемом в воздух множества самолетов с ядерным оружием, которое, как известно, не отличается максимальной безопасностью. На практике вероятность таких событий, которые по отдельности маловероятны, но взаимосвязаны, может резко возрастать.
Если ложные тревоги, приводящие к заблаговременному взлету самолетов, являются распространенным явлением на театре военных действий или даже в мире, то большое количество задействованных авиабаз и самолетов должно резко повышать вероятность случайного взрыва. Даже если первоначальный взлет происходит по инициативе начальника всего лишь одной авиабазы, то сильный взрыв – особенно такой, который вызывает отключение каналов связи, – может привести к заблаговременному взлету самолетов в других местах и, следовательно, повысить вероятность второго взрыва. А любое такое событие способно повлечь за собой прекращение связи.
Из опыта службы в Корпусе морской пехоты я хорошо знал, как в армии интерпретируют приказы и воинский долг, а многочисленные разговоры с высокопоставленными офицерами ВВС еще больше убедили меня в том, что в такой ситуации многие пилоты сочтут своим долгом выполнить назначенную миссию, т. е. военную задачу, в нарушение буквы приказа ждать однозначной санкции сверху. Они будут думать, что такая санкция вряд ли поступит, если вражеский удар нанесен после их взлета. Таким образом, приказ командира о заблаговременном взлете может невольно оказаться равносильным приказу на выполнение боевого задания.
Когда я представлял эти аргументы опытным штабным офицерам на разных командных пунктах и авиабазах в тихоокеанском регионе, ничего обнадеживающего в ответ не слышал. Они считали их непривычными, но вполне реальными. Никто из них не сказал, что я упускаю из виду нечто, снижающее вероятность представленной катастрофической цепочки событий.
В конечном счете я пришел к выводу, что эти соображения нужно протестировать на самом нижнем уровне оперативного командования. Посмотрев на карту в штаб-квартире около Токио, я выбрал небольшую американскую авиабазу в Южной Корее: Кунсан. Это была самая северная в Корее (вернее сказать, в тихоокеанском регионе) база, где на боевом дежурстве находились самолеты с ядерным оружием. Пожалуй, эти самолеты были ближе к территории коммунистического государства, чем самолеты на любой другой базе в тихоокеанском регионе. Члены нашей группы имели право пользоваться военными самолетами, а адмирал Фелт разрешил нам «посещать любые места, говорить с кем угодно, осматривать любые объекты». Практически без предупреждения я отправился в Корею, чтобы встретиться с начальником авиабазы в Кунсане.
