В начале июля Ален Энтовен организовал для меня краткую встречу с Макнамарой за обедом, чтобы я мог обсудить свою работу над руководящими указаниями по планированию войны, которые он уже утвердил и отправил Объединенному комитету начальников штабов. Мы ели за его столом у него в кабинете. На встречу было отведено всего полчаса, но она продолжалась почти на час дольше. Я рассказал Макнамаре об ошеломляющих ответах, которые Объединенный комитет дал на вопросы, направленные ему от имени президента, в частности о предполагаемых последствиях нашего удара по советско-китайскому блоку для европейских союзников. Я вовсе не собирался демонстрировать свои крайне еретические взгляды на первое использование ядерного оружия, однако в середине нашего разговора министр сам обратился к этой теме.
В Европе не может быть такой вещи, как ограниченная ядерная война, заявил он. «Это будет тотальная война, тотальное уничтожение для европейцев!» Макнамара произнес эту фразу очень эмоционально, развеивая свою репутацию бесстрастного как компьютер эксперта. Помимо прочего, он считал абсурдным предположение о том, что «ограниченное использование» не выйдет за пределы Европы, что оно не спровоцирует быстро всеобщую ядерную войну между Соединенными Штатами и Советским Союзом с катастрофическими последствиями.
Я еще ни разу не встречал человека с более глубоким пониманием ситуации и более сильным стремлением изменить ее. Три десятилетия спустя Макнамара написал
{78} в своих мемуарах «Вглядываясь в прошлое» (In Retrospect), что он втайне от других рекомендовал президенту Кеннеди, а потом президенту Джонсону не начинать ядерную войну ни при каких обстоятельствах†. Мне он ничего такого не сказал, но это подразумевалось во всем, что он говорил за тем обедом. Как бы то ни было, все это прямо противоречило безумным «гарантиям» готовности США первыми применить ядерное оружие, которые Макнамара периодически давал представителям НАТО (включая речи, которые я готовил для него) на протяжении своего пребывания в должности министра обороны.
В конце обеда к нам присоединился Адам Ярмолински, помощник Макнамары. Когда мы вышли из кабинета Макнамары, Адам проводил меня в свою небольшую комнату по соседству и сказал, что никогда еще обед Макнамары не продолжался так долго. По словам Ярмолински, Макнамара ни с кем, кроме меня, не говорил так откровенно. Адам расписывал мне все это с тем, чтобы придать вес своим следующим словам: «Вы не должны рассказывать никому за пределами этого офиса о том, что министр Макнамара говорил вам».
Я полюбопытствовал, не реакции ли Конгресса и Объединенного комитета начальников штабов (можно было бы добавить сюда еще и НАТО) они опасаются. Ярмолински ответил: «Именно ее. Это может привести к отставке Макнамары». Я сказал, что понял. Однако это его не удовлетворило, и он конкретизировал свою просьбу. «Ни единой душе, – сказал он. – Я имею в виду никому, даже Гарри Роуэну». Теперь я действительно понял, о чем идет речь. Похоже Ярмолински знал, что Гарри был моим самым близким другом, коллегой, с которым я обычно делюсь самой чувствительной информацией, даже когда обещаю никому ничего не говорить. И я действительно не стал рассказывать никому, в том числе и Роуэну, о том, что услышал от Макнамары, хотя Гарри наверняка воспринял бы это с одобрением. Не удержавшись, я задал Адаму еще один вопрос: «Как вы полагаете, мнение президента Кеннеди по этим вопросам отличается от мнения министра?»
Адам поднял руку, плотно сжал большой и указательный пальцы и сказал: «Ни на йоту».
Я вышел из офиса министра обороны в уверенности, что в лице Роберта Макнамары я нашел человека, чьему мнению могу доверять. Он, на мой взгляд, правильно видел величайшие опасности в мире и обладал необходимой властью и решимостью, чтобы уменьшить их. Помимо прочего, он и его помощник были достаточно искушенными, чтобы понимать: если они хотят добиться чего-либо, им нужно держать свои планы в секрете.
* * *
25 июля 1961 г. президент Кеннеди сделал резкое заявление в связи с Берлинским кризисом, объявил о призыве резервистов, предупредил о реальной возможности развязывания ядерной войны и потребовал начать общенациональную программу строительства укрытий от радиоактивных осадков. Как считал Герман Кан, чтобы создать правдоподобную угрозу нанесения первого удара, нам нужно продемонстрировать с помощью строительства укрытий способность пережить ответный удар или как минимум уверенность в такой способности. Для этого необходимо действовать так, словно веришь (как верил Кан) в то, что укрытия помогут, и подтолкнуть людей к их строительству. Я собственными ушами слышал, как Макджордж Банди сказал тогда: «Мы будем делать это вовсе не по соображениям Германа Кана». Возможно, он имел в виду, что мы не занимаемся созданием угрозы нанесения первого удара или не собираемся пользоваться укрытиями; мы просто… А для чего еще, спрашивается, это можно делать? На мой взгляд, это меры предосторожности, которые могут помочь, если начнется ядерная война.
Однако в реальности у президента не было иных причин, кроме названных Каном, говорить о строительстве укрытий в тот момент. Если бы ядерная война началась именно тогда, ее причиной было бы исключительно наше стремление сохранить доступ в Берлин. Понятное дело, администрация Кеннеди прямо не говорила американскому народу о том, что риск ядерной войны связан с нанесением первого удара Соединенными Штатами.
Так или иначе, выступление президента спровоцировало лихорадку вокруг укрытий от радиоактивных осадков – и вал коммерческих предложений по их строительству в частных домах. Чарли Хитч, руководитель экономического департамента RAND и человек, который взял меня на работу, реально построил убежище у себя во дворе. (Если я не ошибаюсь, оно в конечном счете превратилось в винный погреб.) Точно так же поступил и Уиллард Либби из Комиссии по атомной энергии. Однако его убежище сгорело на следующий год, в разгар Карибского ракетного кризиса. Лео Сциллард в ответ на это заметил, что данное событие доказывает не только существование Бога, но и наличие у него чувства юмора. В журнале Life развернулась дискуссия об этической стороне оборудования индивидуального убежища пулеметом для отпугивания менее дальновидных соседей, которые не позаботились о строительстве собственного бункера. Некоторые католические и протестантские теологи пришли к выводу, что такая защита своей семьи не противоречит христианской морали.
