* * *
В четверг, 25 октября, на следующий день после введения блокады Хрущев решил, что его задумка провалилась и нужно убирать ракеты с Кубы. Несмотря на свои угрозы не обращать внимания на «пиратов», он не хотел идти на прорыв блокады из-за опасения, что готовность Кеннеди к вооруженному столкновению с Советским Союзом в открытом море повысит вероятность удара США по ракетам. Это, в свою очередь, потребовало бы от Советов ответа далеко за пределами Карибского моря и еще больше повысило бы риск развязывания всеобщей войны. Влезая в свою авантюру, Хрущев не собирался идти на такой риск.
На что он надеялся тем утром в четверг, так это на выход из ситуации без потери лица, предпочтительно с чем-нибудь таким, что можно было представить в качестве результата – как минимум обещание отказаться от вторжения, а может быть, вывод ракет из Турции и даже что-нибудь посерьезнее. Не исключено, что речь могла пойти о выводе ракет средней дальности из Италии и Великобритании, или всех наших сил из Турции, или об уступках по Берлину. Тем временем советские военные части на Кубе в авральном порядке продолжали заниматься оборудованием стартовых позиций для ракет. Хрущев, по всей видимости, стремился улучшить условия торга, повышая ставки американского удара по ракетам и таким образом подталкивая Кеннеди к заключению сделки.
Опасность этой стратегии заключалась в повышении склонности Соединенных Штатов нанести удар по ракетам, прежде чем они будут поставлены на боевое дежурство. А поскольку за ударом почти наверняка следовало ждать вторжения, Хрущев мог спровоцировать то самое событие, ради предотвращения которого и ввозились ракеты и другое оборудование. В то же время чем сильнее будет его позиция, тем с большей вероятностью Кеннеди станет искать дипломатическое решение. К тому же со стороны Кеннеди поступали сигналы «личного характера», свидетельствовавшие о его склонности именно к такому варианту.
Утром после выступления президента 22 октября
{108} Роберт Кеннеди передал по двум каналам Георгию Большакову, советскому разведчику, работавшему под видом журналиста, информацию о том, что его брат готов вывести ракеты НАТО из Турции в обмен на вывод ракет из Кубы. Не ясно, когда именно это сообщение дошло до Хрущева, если оно вообще дошло до него. Однако, как признался в 1990 г. советский посол Анатолий Добрынин
{109}, Роберт Кеннеди передал и ему это сообщение при личной встрече в четверг вечером. (Тем самым утром Уолтер Липпманн опубликовал свой комментарий, где говорилось о возможности такой сделки. Хотя на протяжении четверти века Липпманна представляли как человека, сующего нос в чужие дела, у Советов были все основания считать, что он написал комментарий с ведома Кеннеди, и, похоже, так и было.)
На основании этого Хрущев зачитал послание в адрес Кеннеди на заседании Президиума Верховного Совета, где предлагалось урегулировать кризис путем отказа Соединенных Штатов от вторжения и вывода «так называемых наступательных видов вооружения» как из Кубы, так и из Турции. Это послание, однако, не было отправлено в пятницу. Тем временем из разных источников начали поступать тревожные сигналы, в частности от Кастро, о том, что вторжение неминуемо и произойдет, скорее всего, в течение следующих 24 часов, или на следующий день. В этой ситуации Хрущев зачитал – опять на заседании Президиума Верховного Совета – более длинное послание, в котором говорилось, что достаточно будет лишь отказа от вторжения. Турция в нем уже не упоминалась. В результате задержек, связанных с шифрованием, передачей и расшифровкой, сообщение попало в Белый дом и Пентагон только в пятницу вечером, хотя было отправлено еще утром.
Его с облегчением прочли оба Кеннеди и большинство членов ExComm, все они спали в ту ночь спокойно. (Этого нельзя было сказать о членах Объединенного комитета начальников штабов, которые горели желанием начать вторжение. Отказ от вторжения был ненавистен им в любом случае, и хуже всего в качестве решения кризиса. Подозреваю, что в их глазах кризис был лучшим оправданием вторжения, какое только можно представить себе.) Вместе с тем в субботу утром Хрущев начал сомневаться в неминуемости вторжения в ближайшее время и решил попробовать поторговаться. В результате с согласия Президиума Верховного Совета он добавил в предыдущее послание пункт о выводе ракет из Турции и отправил то, что получилось.
В субботу утром второе сообщение повергло членов ExComm в смятение и ужас. Что случилось, неужели сторонники более жесткой линии взяли верх над Хрущевым? После долгих споров было решено, что Кеннеди следует проигнорировать второе послание и просто ответить на предыдущее, согласившись на урегулирование кризиса на основе отказа от вторжения на Кубу. Ни у кого в тот момент не было особой надежды на то, что этого будет достаточно для вывода ракет – ни у Объединенного комитета начальников штабов, ни у Макнамары, ни у Кеннеди. Хрущев считал маловероятным, что его последнее предложение пройдет, хотя оно и не сильно отличалось от уже принятого предложения, полученного прошлым вечером.
Когда днем в субботу пришло подтверждение того, что американский самолет U-2 действительно был сбит утром над Кубой советской зенитной ракетой, ExComm счел это намеренным нагнетанием напряженности, дополнительным сигналом ужесточения позиции Советов и свидетельством их готовности идти на риск и отказ от условий, которые всего несколько часов назад казались приемлемыми.
Как бы то ни было, ранним воскресным утром 28 октября 1962 г. московское радио сообщило о полном принятии Хрущевым предложения Кеннеди – выводе ракет в обмен на обещание отказаться от вторжения. От такого неожиданно быстрого согласия на предложенные условия кружилась голова. В первый момент показалось, что Хрущев просто отказался
{110} от идеи добиться более выгодных для себя условий, «потерял кураж», как выразился Дин Ачесон позднее. Все говорило о том, что победу Кеннеди принесла твердость позиции, сохраняемая на протяжении недели. Она проявлялась не только в его заявлениях на публике и в узком кругу, но и в блокаде и экстренной подготовке к вторжению. Из этого следовало: «Займи твердую позицию, будь готов подкрепить ее делом, и Советы отступят».
Эти события предстали в ином свете семь лет спустя
{111} в опубликованных после смерти Роберта Кеннеди воспоминаниях о кризисе «Тринадцать дней» (Thirteen Days). Там говорилось, что в субботу вечером он встретился с послом Добрыниным и передал ему нечто смахивающее на ультиматум: ракеты должны быть выведены в течение 48 часов, иначе Соединенные Штаты удалят их с помощью силы. Это требование сопровождалось не подлежащей огласке сделкой: если ракеты будут выведены из Кубы, то в течение четырех-пяти месяцев США выведут ракеты из Турции при условии, что Советы не станут раскрывать эту однозначную, но секретную договоренность.
