Осенью 1949 г. масштабы производства делящихся материалов вновь выросли – нужно было создавать бомбы для расширившего набора целей. Кроме того, требовалось еще больше средств их доставки. Когда Трумэн покидал свой пост в начале 1953 г., в арсенале США насчитывалось 1000 ядерных боеголовок. В конце своего второго президентского срока Эйзенхауэр передал администрации Кеннеди 18 000 ядерных боеголовок.
При той же системе выбора целей, что и в начале 1950-х гг., не 18-кратный рост количества ядерных боеголовок – многие из них стали теперь «тактическим» оружием небольшого радиуса действия при мощности на уровне бомбы, сброшенной на Нагасаки, – определял изменение характера стратегического оружия в распоряжении SAC и ВМС (у них было более 1000 боеголовок). Изменился смысл самого понятия «ядерное оружие». Это произошло в значительной мере скрытно от американского народа и всего мира. Подавляющее число боеголовок в ядерном арсенале, унаследованном президентом Джоном Кеннеди в 1961 г., были не «атомными», т. е. не того типа, что использовались в Японии в 1945 г. и испытывались впоследствии на атолле Бикини и в Неваде. До начала 1950-х гг. урановые и плутониевые бомбы были единственным видом ядерного оружия. Однако к 1961 г. практически все боеголовки SAC стали «термоядерными» – водородными бомбами, в которых энергия выделялась в результате слияния тяжелых изотопов водорода. Первое испытание такой бомбы было проведено в ноябре 1952 г.
Именно это изменение, обнаруженное мною в 1961 г., объясняло загадку, на которую я наткнулся несколько раньше. При изучении совершенно секретных документов, связанных с объединенными планами использования стратегических сил и средств 1950-х гг., в процессе подготовки проекта руководящих указаний по планированию войны во времена работы на администрацию Кеннеди я наткнулся на последовательный ряд оценок потерь Советского Союза в войне с применением основных стратегических средств, которые в начале текущего десятилетия казались удивительно «низкими» для ядерной эры: несколько миллионов погибших, затем 10 млн и так далее, вплоть до 13 млн к 1955 г. Однако уже в следующем, 1956 г. эта оценка неожиданно возросла в 10 раз до 150 млн погибших. В 1961 г., как мне было уже известно, Объединенный комитет начальников штабов прогнозировал потери, превышающие 200 млн человек, только в одном советском блоке. Чем объясняется такое увеличение? И почему оно произошло именно в это время?
О том, насколько я был потрясен этими цифрами, говорилось в прологе и главе 9. Теперь меня преследовали вопросы: почему разработчики планов настолько повысили оценки? Неужели кто-то решил, что «уничтожение целой страны» с помощью четырех сотен атомных бомб, которые должны убить десятки миллионов русских, недостаточно много для сдерживания? Или, может, исполнение наших обязательств перед НАТО по отражению или упреждению наземного вторжения Советов приводит к нанесению именно такого «сопутствующего урона»? Опираясь на что, они пришли к таким оценкам?
Причина такого скачка всего за один год в размерах потерь, которые мы собирались нанести в войне против России, – от уровня меньше потерь Советского Союза во Второй мировой войне до беспрецедентного в истории человечества уровня – не была, как оказалось, связана с приведенными выше предположениями. Все было намного проще.
Никакой новой идеи относительно необходимости кардинального изменения планируемого эффекта нашего удара не было. Просто разработчики планов совершенно справедливо учли то, что SAC намеревается использовать против тех же самых целей вместо атомного оружия первого десятилетия ядерной эры новые термоядерные бомбы. Именно с этим связана готовность SAC убить в 10 раз больше людей, чем прежде. Не десятки, а сотни миллионов людей, возможно даже миллиард, должны были умереть главным образом в результате выпадения радиоактивных осадков после взрыва водородных бомб. В арсенале SAC находились сотни водородных бомб, мощность которых в тысячи раз превышала мощность атомных бомб времен Второй мировой войны.
Такое изменение произошло не потому, что кто-то счел его необходимым, а просто из-за появления новых, более эффективных ядерных бомб – более дешевых и неизмеримо более мощных, чем старые. (Одним из факторов роста количества жертв было то, что практически все операции с применением ядерного оружия в конце 1950-х гг. предполагали осуществление наземных взрывов с целью повышения количества радиоактивных осадков, а следовательно, «дополнительных» потерь в советско-китайском блоке и, к сожалению, в соседних с ним странах, включая наших союзников.)
Эти оценки количества погибших от американских ядерных ударов были настолько секретными и доступными настолько узкому кругу людей даже в SAC и в Пентагоне, что мало кто из американцев за пределами правительства знал о произошедшем в конце 1950-х гг. кардинальном изменении смысла понятия «ядерная война» и его причинах. С целью продолжения термоядерных испытаний в атмосфере на континентальной части Соединенных Штатов, несмотря на их предсказуемое воздействие на «подветренные» территории в штатах Невада и Юта, президент Эйзенхауэр делал все для того, чтобы публика знала как можно меньше об изменениях характера ядерного оружия. Он дал указание Гордону Дину, председателю AEC
{194}, изъять термины «термоядерный», «синтез» и «водородный» из пресс-релизов и выступлений и «сделать так, чтобы между понятиями “ядерная реакция” и “термоядерная реакция” не было разницы». Однако, как я неожиданно для себя обнаружил весной 1961 г., и Объединенный комитет начальников штабов, и президент Эйзенхауэр прекрасно понимали ужасающие потенциальные последствия своих приготовлений для Евразии.
Эйзенхауэр «был потрясен»
{195} в конце 1960 г. «избыточностью жертв» (о которой рассказал ему советник по науке Джордж Кистяковски) в плане SIOP-62, особенно неэкономной избыточностью накрытия целей, но, надо думать, не только этим. Он сказал своему военно-морскому адъютанту, что презентация «напугала его до смерти». Тем не менее Эйзенхауэр утвердил этот план и передал его по наследству Кеннеди. Когда в июле 1961 г. Джона Кеннеди проинформировали о прогнозируемых результатах обмена ядерными ударами в 1963 г., он в шоке произнес, выходя из конференц-зала: «И мы после такого называем себя людьми!»
{196} Однако эта фраза предназначалась госсекретарю Дину Раску, а не Объединенному комитету начальников штабов и уж точно не публике. И «опция» развязывания полномасштабной войны сохранялась в планах на протяжении всего срока пребывания Джона Кеннеди в должности и на протяжении всего президентского срока Линдона Джонсона.
