– Ты хочешь сказать, он не сделал этого?
– Не обсудил ни со мной, ни с автором.
– Позвони этому дьяволу. Сейчас же.
Шюман поднялся, взял телефон, набрал номер мобильника главного редактора. В первый раз за все праздники ему повезло. Торстенссон ответил после третьего сигнала.
– Как хорошо, что я смог поймать тебя, Торстенссон, – сказал Шюман, перехватил взгляд Германа Веннергрена и многозначительно показал на трубку. – Нам надо обсудить одно дело. Что ты думаешь о сегодняшнем номере?
Судя по шуму, долетавшему до него с другого конца линии, звону столовых приборов о фарфор, обрывкам разговора, смеху и звукам музыки, его собеседник вряд ли был настроен говорить о работе.
– Я еще не читал его, – буркнул Торстенссон. – Там есть что-то особенное?
– Ага, – подтвердил Шюман, не сводя взгляда с Германа Веннергрена. – О’кей. Мы получили реакцию на разворот, посвященный главной новости дня, страницы шесть и семь. Фотографии свидетелей из дворца.
– Каких свидетелей?
Судя по голосу главного редактора, разговор не вызывал у него и толики интереса, его, похоже, более занимала продолжавшаяся за столом дискуссия.
– Решение о публикациях подобного рода всегда ведь можно обсудить, – сказал Шюман медленно, повернулся и посмотрел на редакцию сквозь стеклянную стену. – Пожалуй, стоит сначала взвесить все за и против.
– О чем ты говоришь? – спросил Торстенссон, очевидно плотнее прижав трубку к уху.
Шюман подождал немного, кивнул, покачал головой.
– Я не согласен, – сказал он. – Я считаю обсуждения подобного рода очень полезными и важными.
Растерянность Торстенссона явно начала переходить в злобу.
– Чем ты там занимаешься? – поинтересовался он.
Шюман услышал звук отодвигаемого стула, голоса и шум застолья пропали.
– Я считаю, нам стоит пойти дальше, – сказал шеф редакции, – но обдуманный и взвешенный подход не должны вступать в противоречие с амбициями и решимостью опубликовать тот или иной материал.
Он повернулся, посмотрел на Германа Веннергрена, тот кивнул в знак согласия.
– Ты издеваешься надо мной?
Сейчас главный редактор был просто взбешен, звуки ресторана исчезли полностью, их сменил шум ветра.
– Вовсе нет. Ни в коей мере. Но Герман Веннергрен здесь, и у него своя точка зрения относительно материалов, опубликованных в сегодняшнем номере. Хочешь поговорить с ним?
– Я? Сейчас?
– Да, я так и знал. Передаю ему трубку.
Шюман протянул трубку. Его сердце резко замедлило бег. Он почувствовал, что рука председателя правления была влажной и теплой.
– Как можно читать такое, – сказал Герман Веннергрен, – в своей собственной газете? Стыд и позор, иначе это не назовешь. Стыд и позор!
Шюман навострил уши, старался не смотреть на своего незваного гостя. Он не услышал ничего из ответа главного редактора.
– Карл! – заорал председатель правления с бордовым от гнева лицом. – Ты указал на моего сына как на убийцу в сегодняшнем номере. Что ты себе позволяешь?
Повисла тишина, вена пульсировала у Веннергрена на виске.
– А что еще я мог подумать?! – заорал он в трубку.
Шюман изучал пыль на стеклянной стене.
– Ты ведь у нас ответственный издатель, не так ли?
Председатель правления поднял газету с письменного стола, полистал:
– Я смотрю выходные данные редакции. Выходит, ты не воспринимаешь свою роль всерьез?
Шюман отвернулся в сторону, закрыл глаза, дышал открытым ртом.
«Пан или пропал», – подумал он.
Тишина, казалось, растянулась на вечность. Когда председатель правления заговорил снова, его голос звучал спокойнее.
– Хорошо. Конечно. Жду с нетерпением.
Он с шумом положил трубку. Шюман повернулся. Лицо Веннергрена было черным от злости.
– Интригуете против главного редактора? – спросил он. Шюман вздохнул и снова сел за свой письменный стол, откинулся на спинку стула и расслабился.
– Я хотел бы, чтобы все было так просто, – ответил он, соединил руки вместе и закинул их за голову. – Для интриг против кого-то необходимо, чтобы у противника имелось свое четко выраженное отношение к делу, позиция, против которой ты мог бы выступать. Это не тот случай.
Председатель правления моргнул растерянно.
– Что ты имеешь в виду?
Шюман наклонился вперед, вперил взгляд в Германа Веннергрена.
– Торстенссон топит всю газету. Он не имеет ни малейшего понятия о том, чем занимается. Нам, другим, приходится спасать ее каждый день. Он – катастрофа в качестве главного редактора.
Герман Веннергрен уставился на него не в состоянии произнести хоть слово или пошевелиться, пожалуй, он не верил своим ушам. Он никогда не слышал от своих подчиненных ничего подобного ни о ком из главных редакторов этой газеты за всю ее историю. Шюман дышал ритмично и легко, не отводил взгляд в сторону.
– Ты имеешь в виду…
– Вы же в правлении наверняка обсуждали это дело, – сказал Шюман и поднялся снова. – Все судебные процессы, претензии со стороны омбудсмена по вопросам печати, падение тиража, недостаток доверия к исследованиям рынка.
– Конкуренция, – сказал Герман Веннергрен. – Усиление конкуренции со стороны аудиовизуальных средств массовой информации и Интернета…
Шюман покачал головой.
– Важная, – сказал он, – но не главная причина наших проблем. «Конкурент» увеличивает тираж, мы уменьшаем.
– И по-твоему, это вина главного редактора?
– Не только, естественно. И всего коллектива тоже. Но «Квельспрессен» – иерархическая организация, где очень многое зависит от руководства. Я убежден, конечно, что долгосрочная перспектива – выигрышная концепция в нашем случае. Это обеспечивает спокойные условия работы, но только если верхушка продолжает выполнять свои функцию.
Председатель правления уставился на Шюмана, как будто слова шефа редакции открыли для него свет истины. Во всяком случае, Шюману оставалось только надеяться, что причина именно в этом, а не в недоверии к ним. А потом они смотрели друг на друга, словно каждый ждал продолжения со стороны другого, пока Герман Веннергрен в конце концов не опустил глаза. Он сложил газету, сунул ее под мышку и направился к стеклянной двери. Перед ней он остановился и повернулся к Андерсу Шюману, его голос звучал тихо, когда он заговорил.
– Ни одно правление никогда не увольняло главного редактора этой газеты, – сказал он. – Мое не станет первым.
Мариана фон Берлиц пришла и почти сразу ушла, она миновала Аннику Бенгтзон, даже не посмотрев на нее. Анника так и не заставила себя подойти к ней, оказалась не готовой выслушивать оскорбления, которые, как она знала, непременно посыпались бы на нее. У «Конкурента» получился разговор со знаком минус. Анника слышала его, и, как ей показалось, все это вряд могло им пригодиться.
