Команда государственного телевидения посмотрела на нее, репортерша, сначала явно удивленная, потом с презрительной миной отвернулась.
– Это примерно так же, как если исходить из того, что я хотела бы иметь твою работу, – продолжила Анника, – просто потому, что ты, по твоему мнению, красивее меня. Не так ли?
Репортерша медленно развернулась, уставилась на Аннику с таким видом, словно не поверила своим ушам.
– Извини, что? – сказала она.
– Лучше сидеть на кассе в ИКЕА, – сказала Анника, достала свой блокнот и ручку и направилась к парковке, чтобы записать короткую речь Бэмби.
– Ну ты даешь, – услышала она голос Бертиля Странда у себя за спиной. – Тебе обязательно надо настроить всех наших коллег против себя?
– Ты сделал фотографии? – поинтересовалась Анника холодно. – Или с ракурсом не повезло?
– Чем, черт возьми, ты занимаешься? – спросил фотограф столь же холодным тоном и с укоризненным взглядом.
Анника прислонилась к стене, возвышавшейся около парковки, брюки сразу же стали влажными сзади, но она не придала этому значения.
– Я не знаю, – пробормотала она тихо, чувствуя, как слезы подступают к горлу. – Все это так ужасно!
– Возьми себя в руки, – сказал Бертиль Странд.
Анна Снапхане шагнула в конференц-зал. Ей показалось, что он стал меньше со вчерашнего дня, а его потолок ниже. Мобильная аппаратная стояла на прежнем месте, прямо перед окном, и Анне снова стало не по себе, она почувствовала, как у нее вспотели руки.
– Жажда больше так не мучит?
Комиссар переоделся, сменил рубашку на футболку, джинсы – на брюки цвета хаки. Анна села на стул, стараясь выглядеть спокойной.
Полицейский снова включил магнитофон, пробарабанил традиционные фразы: «Проводится допрос Снапхане Анны, допрос проводит комиссар К., во дворце Икстахольм, в конференц-зале Нового флигеля, в субботу 23 июня в 12:55. Анна Снапхане допрашивается в качестве свидетеля в связи с убийством Мишель Карлссон, допрос номер три».
– Кое-кто уже смог уехать домой, – заныла Анна, как только он замолчал.
– Я хотел бы, чтобы мы вернулись к тому месту, где закончили наш разговор вчера, – сказал комиссар и полистал свои бумаги.
– Почему мне нельзя уехать? Почему я должна оставаться? Меня в чем-то подозревают?
– Если ты ответишь на мои вопросы в том порядке, в каком я буду их задавать, то, пожалуй, тоже сможешь в конце концов отправиться домой.
– Ты действительно имеешь право удерживать меня здесь? Анне Снапхане не удалось обуздать свой голос, он звучал слишком резко, отражал все ее эмоции.
– Давай вернемся к ссоре в Конюшне…
Она поднялась рывком, стул с шумом отъехал назад по паркету.
– Что произойдет, если я сейчас уйду отсюда? А? Просто убегу прочь? Вы сможете удержать меня? Имеете право сделать это?
Комиссар и бровью не повел.
– Сядь, – сказал он. – Это не смешно. Расскажи, что произошло в Конюшне.
Анна осталась стоять и перешла на крик:
– Я уже говорила!
– Ну да, – сказал полицейский, – но есть одна проблема. По-моему, ты лжешь.
Анна уставилась на него. Почувствовала, как ручейки пота побежали у нее под мышками, сжала руки в кулаки, опустилась на стул.
– Мне кажется, ты скрываешь от нас важные детали, – продолжил комиссар. – Я не собираюсь отпускать тебя, пока ты не расскажешь правду. Если мне понадобится задержать тебя, я сделаю это.
Анна заставила себя посмотреть ему прямо в глаза:
– Ты блефуешь.
Он пожал плечами, поднялся, подошел к двери, крикнул в коридор:
– Вы не могли бы попросить Карин прийти?
Паника ледяной волной распространилась по телу Анны, возникнув где-то чуть ниже пупка.
– Карин? – спросила она. – Кто такая Карин?
– Прокурор, – ответил комиссар. – Она находится здесь во дворце.
– Нет! – воскликнула Анна Снапхане, снова поднялась, в отчаянии сделала два шага к двери. – Боже, мне надо домой, у меня Миранда, маленькая дочка, ей всего два года, я не могу…
Анна осталась стоять, паника усилилась, она подумала, что опять упадет в обморок. Комиссар смотрел на нее с непроницаемым лицом, скрестив руки на груди.
– О’кей, – прошептала она, дрожа, вернулась к стулу и села. – Что ты хочешь знать?
Казалось, потолок давил ей на затылок.
Комиссар медленно обошел стол, сел тоже.
– Конюшня, – сказал он.
Анна зажмурилась на несколько мгновений, жадно схватила воздух открытым ртом.
– Все произошло, как я и говорила, я пришла туда, когда первая ссора уже набрала обороты.
– И кто в ней участвовал?
– Мишель и Мариана. Они обе уже были прилично пьяны и орали друг на друга, когда я вошла.
– Из-за чего они сцепились?
– Это явно имело отношение к Джону Эссексу, насколько я поняла, Мишель трахалась с ним, а Мариана просто взбесилась. Но мне неизвестно наверняка, я просто это слышала…
– Джон Эссекс находился в комнате, когда ты вошла туда?
Анна покачала головой, полицейский вздохнул и показал на микрофон.
– Нет, – сказала она и наклонилась вперед. – Нет, он был в кухне, хотя тогда я этого не знала.
– Почему Мариану так взволновало, что Мишель Карлссон трахалась с Джоном Эссексом?
Анна Снапхане ухмыльнулась:
– Мариану бесило буквально все, что делала Мишель. Она чуть ли не собиралась саботировать запись программ, лишь бы навредить ей.
– Что Мишель думала об этом?
– Она ненавидела Мариану, пыталась добиться смены редактора. Но наша фирма, «Зеро Телевидение», сократила людей – плохая экономическая ситуация, ты знаешь, – а Мариана – штатный сотрудник. Нам приходится использовать тех, кто есть под рукой. Это не делало их отношения лучше.
– Что они кричали друг другу, когда ты вошла?
– Что-то относительно контракта. Мишель была усталая, голос ее срывался на фальцет, она качалась, словно пьяная вусмерть, и…
Анна заколебалась.
– Ну?
– И у нее не было никакой одежды ниже пояса. Это странно выглядело. Она ходила по комнате, качаясь, полуголая и…
– Да?
– С револьвером в руке. Довольно неприятное зрелище, хотя мы знали, что он не заряжен.
– Откуда вы это знали?
Казалось, железные ворота захлопнулись у Анны внутри, звук эхом отразился на нервах, кончиках пальцев, у нее перехватило дыхание.
