– Ты не можешь вообще ничего забрать из наших помещений, – повторила Мариана. – Я отвечаю здесь за все, и это собственность фирмы.
Бэмби мгновенно стала белой как мел.
– А вот и нет! – услышала она собственный крик, заметила, что ее руки дрожат. – Никто из вас не имеет никакого права ни на что, принадлежавшее Мишель. Она просила меня позаботиться обо всем, если с ней что-нибудь случится. Я знаю, что мне делать. Вы не получите ничего!
Составлявшие ей компанию мужчина и женщина внезапно посмотрели на нее совершенно по-новому, подозрительно, надменно, растерянно.
– Послушай, – сказала Мариана фон Берлиц, – почему, черт побери, она попросила именно тебя?
Бэмби ошарашенно уставилась на нее – неужели так трудно понять?
– А кого иначе она могла попросить?
– Документальный фильм в любом случае мой, – заявил Себастьян Фоллин. – Фильм Мишель о самой себе, у меня есть бумаги на него.
Мариана выпрямила свою редакторскую спину и повернулась к менеджеру.
– Действительно? – спросила она. – Насколько я слышала, «ТВ Плюс» обладает эксклюзивными правами на него.
Бэмби переводила взгляд с одного на другого, пол закачался под ее ногами.
– Вовсе нет, – мотнул головой Себастьян Фоллин. – Контракт еще не подписан, поэтому его создание подпадает под мое менеджерское соглашение с ней.
– Имеется протокол о намерениях между самой Мишель и руководством канала, от него так просто не отмахнешься…
– В юридическом плане его формулировки ни к чему не обязывают…
Бэмби Розенберг пришлось сесть, она опустилась на офисный стол Мишель, перебранка, продолжавшаяся над ее головой, становилась все более вялой, пока не стихла совсем.
«Обещаю, – подумала она. – Я позабочусь о тебе. Постараюсь, чтобы все получилось правильно».
Торстенссон был бледен от недосыпания, когда прошмыгнул в редакцию, одетый в пиджак, но без полагающихся к нему костюмных брюк. Незаметный как тень он остановился у стола редактора новостей и обвел взглядом помещение в поисках места, где бы ему приземлиться, скользнул им по Спикену, сидевшему с трубкой у уха, и дневному редактору, занятому компьютерной игрой. Потом направился к столу шефа международной редакции, расположенному немного в стороне, но все-таки довольно близко, чтобы оттуда влиять на происходящее.
«Что же движет им?» – подумал Шюман, наблюдая за главным редактором из своего стеклянного закутка.
Уж точно не публицистический интерес, ввиду отсутствия такового.
Возможность манипулировать общественным мнением или просто находиться на виду в качестве властей предержащих? Желание пользоваться благосклонностью семейства владельцев «Квельспрессен», достойная зарплата, будущие политические возможности, признание «Ротари-клуба»?
Главный редактор поместил несколько газет и фарфоровую чашку с кофе на письменный стол, придвинул стул и сел. Спикен покосился на него, но даже не попытался убрать трубку от уха или снять ноги со стола.
Шюман вернулся к своему столу, набрал внутренний номер шефа международной редакции, видел, как Торстенссон вздрогнул, когда зазвонил телефон.
– Ты не мог бы заглянуть ко мне на минуту? – сказал он главному редактору.
Торстенссон с явной неохотой подчинился.
– Чего ты хочешь?
Ответственный издатель стоял в двери, подозрительно смотрел на Шюмана.
– Мне уже трижды звонили и намекали относительно исков по поводу оскорбительной статьи в сегодняшнем номере, – сказал Шюман.
Торстенссон скрестил руки на груди:
– Каким образом?
– Ты все прекрасно понимаешь, – ответил шеф редакции. – Я не согласен с твоим решением, но уважаю его. Ты предпочтешь сам позвонить родственникам Мишель Карлссон или мне направить их прямо к нашему юридическому представителю?
Шюман протянул несколько листочков, главный редактор не продемонстрировал ни малейшего желания взять их.
– Ты напрасно стараешься испугать меня, – буркнул Торстенссон. – Я вижу тебя насквозь.
Андерс Шюман опустил руку, громко вздохнул.
– Печально, когда все получается таким образом, – произнес он.
– Согласен, – сказал Торстенссон, повернулся и направился к столу шефа международной редакции.
Шюман смотрел ему вслед, на спину, облаченую в пиджак с чересчур расширенными плечами, и редеющие волосы на затылке.
«Как легкомысленны бывают люди», – подумал он, имея в виду вовсе не пошлую колонку Барбары Хансон.
Как можно вступать в подобную игру без опыта или без козырей на руках?
Он снова направился к телефону, набрал внутренний номер Анники Бенгтзон.
– Спустись в архив, – сказал он, когда репортерша ответила. – Я приду туда через несколько минут.
Потом он сел на свой стул, отпер нижний ящик письменного стола, достал оттуда взрывоопасную папку. Сунул ее в портфель, накинул куртку и направился в сторону гаража.
– Я на связи по мобильному, если понадоблюсь, – сказал он, проходя мимо Спикена. – Выйду, пройдусь немного…
Шеф новостей поднял большой палец, Шюман покинул редакцию через главный вход, на пути в гараж поздоровался с Бертилем Страндом, но, когда фотограф вошел в здание газеты, изменил направление и поспешил в сторону уличного входа в обеденный зал, открыл его с помощью своего электронного пропуска, на лифте поднялся на второй этаж. Длинный коридор был погружен в полумрак, освещенный только несколькими люминесцентными лампами, расположенными в самом его конце.
Анника Бенгтзон стояла, прислонившись спиной к стене, перед самым входом в архив текстов.
– Полиция собирается задержать неонацистку из Катринехольма, – сообщил она.
– Мы расположимся в фотоархиве, – сказал Шюман и прошел к следующей двери.
– Где Карл Веннергрен? – спросила Анника за его спиной. – Он ушел в отпуск на неделю раньше?
– Я отправил его домой. Достаточно того, что одна из подозреваемых отметилась на наших страницах.
– Я видела его в Конюшне, – сказала репортерша, – в разгромленной комнате, которую описала в своей статье. Похоже, он что-то там искал. Он ничего не говорил тебе об этом?
– Это была камера, – ответил Шюман. – Полиция уже вернула ее. Она не имеет никакого отношения к расследованию убийства.
Анника Бенгтзон одарила его чуть ли не разочарованным взглядом.
Их встретил запах пыли и высохшего проявителя, холодный ветер от железных шкафов с тысячами снимков. Попадавший внутрь через окна в дальней стене свет освещал их с тыльной стороны, вдобавок ящики в них были помечены таким образом, что только посвященный человек мог найти там желаемое.
