– Дело касается одной подозрительной инсайдерской сделки, – сказал шеф редакции, сел за стоявший около окон старый деревянный стол и извлек из портфеля красную папку.
Сбитая с толку журналистка расположилась с другой стороны.
– Большой продажи акций IТ-компании во второй половине прошлого года, – продолжил он и снял с папки резиновую ленту. – Я хочу, чтобы ты выяснила, когда точно она имела место.
– Это же легко, – сказала Анника Бенгтзон. – О таких сделках необходимо извещать Финансовую инспекцию.
– Здесь все немного сложнее. – Андерс Шюман достал из папки касавшиеся всей истории протоколы, вырезки и пресс-коммюнике. – Речь идет о человеке, не обязанном этого делать, поскольку он не входил ни в правление, ни в руководство данной фирмы, поэтому его сделки в ней не регистрировались.
– И в чем проблема? – спросила репортерша.
Шеф редакции посмотрел в ее настороженные глаза.
«Боже, – подумал он. – Чем я занимаюсь? Она же может утопить меня за это, просто встать, уйти и позаботиться о том, чтобы я еще до обеда вылетел из газеты».
Отчаяние навалилось на него, он пережил очередной приступ слабости, к которым уже начал привыкать.
– Я не знаю… – сказал он, зажмурился, отклонился на спинку стула и потер глаза. – Я не знаю, стоит ли объяснять.
– Это Торстенссон, не так ли? – спросила Анника Бенгтзон. – Благодаря ему наша газета катится в преисподнюю, и ты ищешь способ остановить падение. Обнаружил старое дерьмо на него и хочешь, чтобы я в нем покопалась?
Андерс Шюман с шумом перевел дух.
– Ты явно не любительница ходить вокруг да около, – сказал он. – Могу я на тебя положиться?
– Смотря в чем, – ответила она.
Он колебался какое-то мгновение.
– Ты права, – сказал он. – Торстенссон должен исчезнуть, а он не уйдет добровольно.
– А правление? – поинтересовалась Анника. – Они не могут убрать его?
– Герман Веннергрен непоколебим. Если нам надо избавиться от нашего ответственного издателя, мы должны позаботиться об этом сами.
– Как?
Он показал Аннике протокол от 27 июня прошлого года, согласно которому правление газеты «Квельспрессен» заранее проинформировали о том, что Global Future скоро ожидают не лучшие времена. Если верить ему, главный редактор Торстенссон присутствовал при этом, будучи действующим членом правления. Потом в течение полугода он продал все свои акции данной фирмы.
– Но совсем не обязательно, что он нарушил закон, – заметила Анника Бенгтзон.
– Конечно, – согласился Шюман, – но исключать этого также нельзя. Все зависит от того, когда он это сделал. Если он использовал информацию, полученную до того, как ее официально обнародовали, это уже преступление.
– Хотя он и не входил в правление фирмы?
– Если таксист подслушает разговор на заднем сиденье и использует полученные таким путем сведения с целью заработать на бирже, его можно обвинить в инсайдерской торговле.
– Подобное трудно доказать, – заметила репортерша с легкой хрипотцой в голосе.
– В данном случае все может быть легче. Ты сумеешь проверить это для меня?
Она посмотрела на него настороженно, с недоверием:
– Если я что-то найду, как мне поступить? Надо будет написать статью в завтрашний номер?
Шюман не смог сдержать улыбку:
– Не напрямую. Просто проинформируй меня.
– И какая дата чудодейственная для нас?
– Полугодовой отчет, свидетельствовавший об ухудшении экономических показателей фирмы, обнародовали 20 июля прошлого года.
Анника достала из заднего кармана ручку и листок бумаги и сделала на нем пометку.
– Любая продажа после 27 июня, но до 20 июля означает, следовательно, что Торстенссон использовал конфиденциальные данные об ухудшении ситуации Global Future, – констатировал Шюман. Он вздохнул, усталость давала о себе знать. – Собственно, все обстоит еще хуже. Он знал, что семейка владельцев выйдет из игры, а значит, сама фирма скоро не будет ничего стоить.
Анника сделала еще одну пометку и снова сунула листок бумаги в задний карман.
– Почему я?
– Тот, кто будет заниматься поисками, оставит после себя след, – ответил он, – поэтому я не могу делать это лично.
– Центр ценных бумаг, – сказала Анника, – они ведь регистрируют посетителей, не так ли?
– Ты должна начать там, но, я думаю, этого не хватит. Понадобится побегать, чтобы продвинуться дальше.
– Но почему именно я?
Шюман облизнул губы, подбирая правильные слова:
– В газете много репортеров, которые в состоянии раздобыть такие данные.
Анника Бенгтзон громко фыркнула:
– Но меня легче всех уговорить. Шюман улыбнулся едва заметно:
– Если ты так думаешь, у тебя странное представление о себе. И знаешь почему?
– Нет, – ответила Анника, встала со стула и отряхнула пыль с брюк. – Расскажи.
– Ты из тех, кто думает как я.
Репортерша на мгновение сбросила маску, удивление явственно читалось на ее лице. Потом на него вернулось обычное чуть ироничное выражение.
– Судя по твоим словам, ты либо не считаешь меня независимой, либо высоко ценишь мои способности. Я выбираю последнее. Ты хочешь оставить эти документы у себя, я полагаю?
Он жестом отправил ее прочь, у него пересохло во рту. В дверном проеме Анника внезапно повернулась. Она казалась такой маленькой и хрупкой.
– Камера Веннергрена, – сказала она. – Что с ней случилась?
Андерс Шюман увидел блестящие контуры фотоаппарата перед собой, почувствовал его тяжесть в руке.
– Ее изъяли, – ответил он, – но позже вернули.
Анника не сдвинулась с места.
– И где она?
– А что?
– Есть на ней какие-нибудь фотографии?
Шюман снова испытал неприятное чувство, овладевшее им при виде сделанных тайком снимков полового акта, встал торопливо.
– Ты поднимешься первой, – сказал он. – Потом зайди ко мне.
* * *
Анника видела, как Шюман проскользнул внутрь через главный вход пять минут спустя. Она дала ему возможность снять куртку, сесть и открыть газету, прежде чем поднялась со своего места, быстро направилась к его стеклянному закутку, тихо постучала по двери. Он жестом предложил ей войти.
– Мое имя Бенгтзон, – сказала она и прикрыла дверь за собой. – Анника Бенгтзон. Смешать, но не взбалтывать. У тебя здесь камера.
Андерс Шюман смотрел на нее и колебался.
У нее пересохло во рту.
