Анника почувствовала, как слезы подступают к горлу, постаралась сдержать их.
– Я знаю, – прошептала она. – Неужели тебе трудно понять, что от этого все еще хуже? Дело не в каком-то чванстве или предрассудках, она просто не принимает меня. Представляешь, каково это?
Слезы вырвались на свободу, потекли по щекам.
– Она просто переживает, – сказал Томас, не глядя на нее. – Элеонора ведь стала для нее дочерью, которую ей так и не удалось получить, они по-прежнему разговаривают по телефону несколько раз в неделю. Но их контакты не имеют никакого отношения к тебе, пусть все так и остается.
– Она сожалеет, что ты живешь со мной, – сказала Анника тихо, все еще таращась в потолок.
Томас фыркнул:
– Что за ерунда? У нее всего лишь другие взгляды на жизнь, по ее мнению, лучше жить на вилле, чем в квартире, главные экономисты коммун важнее исследователей в области социальных пособий, и директора банков гламурнее, чем репортеры вечерних газет. Ну и пусть она так считает. Мы ведь живем в свободной стране.
Томас повернулся на бок, спиной к ней. Анника уставилась на его плечи, плакала беззвучно, слезы текли по щекам.
– Я хочу, чтобы мы сочетались браком, – прошептала она.
Томас не ответил.
– В церкви, – продолжила она, – и я была бы в белом платье, и дети бы тоже участвовали в церемонии…
Одним движением он сбросил с себя одеяло, встал с кровати, его спина тускло поблескивала в свете июньской ночи, оставил ее, обиженную и томимую страстью, среди постельного белья.
– Томас! Милый!
Ее тихий голос громом прозвучал в тишине, но она так и не получила ответа. Тогда стащила с себя влажную ночную рубашку, пошла вслед за ним в темноту, увидела, как в кухне зажегся свет. Встала в дверном проеме, нагая и дрожащая.
– Тебя видно в окно, – сказал Томас, одетый в махровый халат, он сидел за столом с газетой.
– Почему ты не хочешь жениться на мне?
Он поднял на нее глаза, окинул пустым взглядом:
– Я уже был женат однажды. Поверь мне, нет никакой разницы.
– Но не для меня.
– Почему? – спросил он, отъехал вместе со стулом назад от стола. – Хочешь, чтобы твоя свадебная фотография оказалась в «Катринехольмс-Курирен»?
Анника не двинулась с места, зажмурилась, словно получила пощечину.
– Я сделаю все для тебя, – сказала она с мольбой в голосе.
Томас поднялся, подошел к ней, с взглядом одновременно холодным как лед и обжигающим словно пламя. Она отпрянула, увидела другую картинку, другое лицо перед собой, услышала свой собственный голос, эхом отдавшийся в ушах. «Я сделаю все для тебя». Боже праведный, она уже говорила это раньше, произносила те же самые слова, и тогда увидела перед собой такое же лицо, обжигающие холодом глаза.
– Ты хочешь золотое кольцо? Без проблем, завтра же его купим.
Она развернулась, побежала назад сквозь темноту, паника охватила ее, воем отозвалась в левом ухе.
– Анника… – Его усталый хриплый голос за спиной. – Анника, извини, Анника, иди сюда…
Его руки обняли ее плечи, она почувствовала его дыхание на затылке.
– Извини, я не это имел в виду…
Ее глаза, широко открытые и высохшие от гнева, смотрели остекленевшим взглядом в стену.
«Я слышала это раньше. Такое уже было в моей жизни. Я прощала, и прощала, и прощала…»
Она освободилась от его объятий, взяла с кровати одеяло и подушку, направилась в сторону детской комнаты.
– Куда ты?
– Какое тебе дело?
Понедельник 25 июня
Комплекс, где располагался Центр ценных бумаг, находился в бывшем квартале красных фонарей за Сергельской площадью, в здании из железа, стекла и бетона, построенном в семидесятые годы прошлого столетия. Анника остановилась перед дверьми, закрыла зонтик. Из-за порученного ей задания, к тому же имевшего неофициальный характер, ее настроение оставляло желать лучшего. Она находилась здесь в качестве не журналиста, а шпиона, агента или, возможно, предателя.
Слегка нервничая, Анника воспользовалась левым эскалатором. На втором этаже ее взору предстал сказочно красивый внутренний дворик со стеклянной крышей, возвышавшейся на высоте двадцати метров, мозаичными фонтанами и мраморным полом, пешеходной дорожкой с красивыми белыми фонарными столбами, окруженный коричневыми офисными зданиями. Она зажмурилась, пытаясь избавиться от сюрреалистической картинки, посчитав ее плодом больного воображения, но без успеха. Перевела взгляд на небо за прозрачным потолком, дождь по-прежнему лил как из ведра, она физически почувствовала сырость.
«Это просто обычная проверка, ничего сверхъестественного», – убеждала она себя.
Ресепшн находился справа от входа. Она с улыбкой предъявила документы. Ее имя, личный код, номер идентификационной карты и дату ее выдачи записали в регистрационную книгу. Пока администратор занималась этим, Анника прочитала данные тех, кто побывал здесь до нее, узнала репортера «Веканс афферер».
– Компьютеры справа, скажи, если тебе понадобится помощь.
Два монитора фирмы «Филипс» были готовы проводить в интересовавший ее мир. Анника положила куртку, сумку и зонтик на пол между стульями, вошла в программу, и сразу на экране появились три иконки. Нажала на ту, которая называлась «Регистры акций», а потом заполнила сменивший их поисковый формуляр.
Впечатала Global Future в окошко, куда требовалось ввести сведения о фирме-эминенте, и «Торстенссон» – туда, где следовало указать владельца акций. Новое окошко с результатами изысканий появилось рядом с первым.
Ни одного совпадения.
– Извини, – обратилась она к администратору, – у меня вопросы относительно возможностей поиска данных.
Женщина наклонилась вперед и сказала по внутреннему телефону что-то, оставшееся непонятным для Анники.
Журналистка уставилась на экран, шутки ради проверила, имелись ли у семейства владельцев «Квельспрессен» акции их конкурента, медиаконцерна МТГ.
Результатом стали три совпадения.
Она улыбнулась.
– Все же получается нормально, – сказал мужчина позади нее.
У Анники сердце ушло в пятки, она не слышала, как он подошел по толстому ковру.
– Ой, – сказала она и поздоровалась. – Как это… функционирует?
Мужчина улыбнулся ей, она заметила блеск в его глазах, отчего у нее порозовели щеки.
– Регистры акций обновляются каждые полгода, – объяснил он. – Сейчас ты смотришь данные, обнародованные 31 декабря прошлого года.
Анника моргнула несколько раз. В принципе в ее деле не было ничего подозрительного, за исключением самой цели.
