– Я не знаю местных названий частей города.
– Эстер находится в той стороне, где больница, там хватает грязных подвальных помещений и странных магазинчиков с видеопродукцией. Мне удалось разоблачить пор-нобутик в тех краях, когда я работала редактором местной газеты. Я права?
Он дал ей адрес.
– Это в Эстере, – сказала Анника и широко улыбнулась. – Спасибо.
Закончила разговор, снова почувствовала запах мочи и сырого бетона, вспомнила, как разочаровала Андерса Шюмана.
Ей очень захотелось что-то сделать для него.
Шеф редакции, казалось, разом забыл все приличные слова, одни ругательства теснились у него в голове. Надо же так просчитаться!
24 июля, через четыре дня после обнародования отчета. Торстенссон подождал, черт побери, не стал жульничать. Шюман мысленно не стеснялся в выражениях, пытаясь найти объяснение такому поведению главного редактора.
Он был слишком глупым, чтобы понять, о чем говорилось на правлении.
Или слишком тупым, чтобы использовать полученную там информацию для инсайдерской сделки.
Слишком трусливым, чтобы рискнуть.
Слишком лояльным, чтобы обманывать.
Слишком порядочным, пожалуй, чтобы совершить преступление.
Неизбежный вывод, вытекавший из полученного сообщения, на короткое время выбил Шюмана из колеи, заставил нервно бродить по комнате, пытаясь оценить для себя последствия услышанного. Что он, собственно, успел сделать? Какие силы привел в движение и как далеко зашел? Остался ли у него какой-то иной выход, кроме как уйти в отставку?
Он окинул взглядом редакцию сквозь стеклянную стену, медленно идущий ко дну корабль, которому требовалась помощь, дозаправка, а также избавиться от балласта, чтобы удержаться на плаву. Торстенссон не годился на роль капитана в такой ситуации, или он сам глубоко ошибался в своей оценке? Провоцировать главного редактора было непростительной ошибкой, о боже, сейчас он со всей силой осознал, как много поставил на свою взрывоопасную папку. Сам ведь не имел никаких других козырей, власти над редакцией, задания правления, только злобу, и мог использовать лишь одно оружие: гласность. А после разговора с Анникой Бенгтзон лишился и боеприпасов к нему, фактически остался с голыми руками, в нокдауне.
Он крепко сжал кулаки, видел, как Спикен говорит по телефону на месте шефа новостей – ноги на письменном столе, пачка сигарет в руке.
«Почему я так завелся? – подумал Шюман. – Кто заставляет меня лезть в это дело, пусть все катится в преисподнюю, это же, собственно, не моя проблема, я же могу снова пристроиться на телевидении, войти в разные правления, сделать ставку на информационные технологии».
Ему сразу стало легче, спина расслабилась под рубашкой.
Вот и все. Хватит. Он не останется здесь. Больше ни дня под Торстенссоном, больше ни дня разочарований и неприязни. У него не было причин откладывать.
Шюман вернулся к своему стулу, тяжело дыша. Пот струился у него по лбу, руки дрожали. Он достал свой личный контракт, прочитал параграфы шесть и семь. Мог закончить сегодня, отправиться восвояси и больше не возвращаться, просто заявить, что собирается начать новое дело и конкурировать с ними, они выбросили бы его на улицу и заперли дверь, его время в «Квельспрессен» осталось бы позади, лишь коротким отрезком биографии. Ему стало интересно, что они сказали бы о нем, в каких эпитетах описывали его самого и его деяния.
Вспыльчивый. Раздражительный. Надменный. Пожалуй, некомпетентный. Определенно некомпетентный, ранее они любили поучать его газетным терминам. Не умеет делиться полномочиями, окружил себя фаворитами вроде Бенгтзон…
Когда зазвонил телефон, Шюман подскочил на стуле от неожиданности.
– Послушай, – сказала Анника Бенгтзон. – Я тут додумалась кое до чего. По данным ЦЦБ, акции поменяли владельца 24 июля.
Абсолютная тишина воцарилась в комнате. Шюман расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке, распахнул ворот.
– Ты говорила это, – буркнул он, положив руку на лоб.
– Поэтому я позвонила одному парню, с которым встречалась там сегодня утром, и проверила мою догадку, и он подтвердил ее.
Она замолчала, вместо ее голоса он услышал треск и шорохи в трубке, грохот автомобиля.
– Что? – с трудом выдавил он из себя.
– В ЦЦБ уходит три дня на регистрацию изменения владельца.
Шюман сник, призвал на помощь все силы, чтобы не распластаться на письменном столе.
– Все равно не годится, – промямлил он. – Это дает нам 21-е число.
– Три рабочих дня, – уточнила Анника Бенгтзон. – 24 июля был понедельник. Сама продажа имела место в среду на предыдущей неделе.
Время остановилось, тишина распространилась на весь мир, эхом отдалась в его голове. Андерс Шюман поднял взгляд, посмотрел в сторону редакции:
– А, значит…
– Торстенссон продал свои акции 19 июля, за день до оглашения полугодового отчета, – сказала Анника Бенгтзон. – Послушай, я получила адрес нацистки и хочу попробовать добраться до нее, не возражаешь?
В его голове царил полный хаос, он пытался осознать услышанное.
– 19-е? 19 июля? Это правда?
– Да. Кстати, было же время отпусков, и регистрация могла затянуться еще на день, но сама продажа наверняка произошла самое позднее 19 июля.
Волна облегчения затопила тело Шюмана, мешала дышать.
– Ты абсолютно уверена?
– Насколько это только возможно. Как нацистка?
– Что?
– Я могу поехать к Ханне Перссон в Катринехольм, ее выпустили сегодня утром. На это уйдет только 56 минут поездом Х2000, небольшой разговор о жизни и смерти.
Шюман мог бы отправить ее даже на Гавайи.
– Поезжай, – сказал он.
Его переполняли эмоции, казалось, он вот-вот лопнет от восторга. Надо же! Этот Торстенссон, наверное, считал себя очень ловким или просто-напросто был ужасно трусливым, колебался до последнего момента.
Шюману вряд ли когда-либо удастся узнать это.
Он потянулся к телефону, набрал прямой номер продюсера и ведущего общественно-политической программы телевидения Швеции, сориентированной на журналистские расследования, нацеленные исключительно на народных избранников и властей предержащих.
– Мехмед? Привет, рад слышать тебя. Дьявольская история с Мишель Карлссон… Нет, не поэтому я звоню, у меня есть дело к тебе, можем мы встретиться? Через полчаса? – Андерс Шюман быстро поднял левую руку, снова полную сил, бросил взгляд на часы. – Замечательно.
Анна Снапхане еще раз глубоко вздохнула. Как она, черт возьми, успеет разобраться с этим дерьмом до выходных? Даже если прогонять все в ускоренном ритме, ей понадобится больше часов, чем в целой неделе.
