Потом он моргнул несколько раз, откинулся на стуле.
Хорошая тема, хорошо написано, всего в меру – и эмоций, и здравых мыслей.
Далее шел обзор ситуации с поисками убийцы на основании данных полиции, мнения профессора криминологии и одного из самых известных в стране адвокатов.
Важную роль в расследовании преступлений такого рода играли показания свидетелей и результаты всевозможных экспертиз. Однако в данном случае рассказы участников событий противоречили друг другу и не отличались полнотой. И тому имелось объяснение: все эти люди были пьяными, уставшими, а возможно, хотели защитить себя по причинам, не имевшим никакого отношения к трагическому событию. Одновременно появлялось все больше оснований считать, что убийство совершил кто-то из двенадцати человек, проведших ночь во дворце. Полиция уже не сомневалась, что решение загадки находится где-то среди собранных ими материалов, но ни о каких задержаниях, арестах или обвинениях с их стороны пока речи не шло. И если верить профессору-криминологу, вовсе не потому, что они сидели сложа руки, а совсем наоборот. Время всегда работало против полиции при расследовании убийств подобного типа, поэтому стражи порядка постоянно активизировали свою деятельность. Адвокат же объяснил, почему очень важно основательно разобраться во всем, прежде чем хватать кого-либо и сажать за решетку. По его словам, если бы не удалось получить признание подозреваемого, скорее всего, будущее обвинение пришлось бы строить на свидетельских показаниях, подкрепленных результатами работы экспертов, что было не самой легкой задачей.
Шеф редакции вздохнул. Каким-то образом эти несколько расплывчатые рассуждения навели его на мысль, что разгадка преступления находится гораздо дальше, чем кто-то хотел признать.
На следующем развороте доминировали материалы о лекарствах, причем выполненные на очень приличном уровне, с подробными диаграммами и одним показательным случаем с молодой мамой, умершей от продававшихся без рецепта таблеток от головной боли. Заголовок внутри выглядел откровенно провокационным: «Смертельное обезболивающее». Он годился даже для рекламного слогана. Шюман улыбнулся и заметил Торстенссона, только когда тот постучал в его стеклянную дверь.
– Телевидение здесь, – сказал главный редактор с немного затуманенным взором, пожалуй, естественным в столь ранний час.
Андерс Шюман постарался сохранить нейтральное выражение лица, когда поднял глаза от газеты.
– Уже? А разве они не должны прийти в восемь?
Торстенссон провел рукой по гладко выбритому подбородку, поправил галстук.
– Они устанавливают камеры в моей комнате.
– Они сказали, о чем пойдет речь?
Главный редактор нетерпеливо переступил с ноги на ногу.
– Нет, – ответил он. – По мне, скорее бы все это кончилось. Я же в отпуске.
– Но они же хотят встретиться именно с тобой, – сказал Шюман, – почему я тоже должен сидеть там?
– Если они собираются критиковать нас из-за решений о публикации тех или иных материалов, у меня и в мыслях нет покрывать твои ошибки, – отрезал Торстенссон. – Отныне ты сам будешь отвечать за них.
Он повернулся, пошел через редакцию, его слишком широкие плечи подпрыгивали, как поплавок на воде.
«Ни о каких журналистских вопросах речь не пойдет», – подумал Шюман, провел рукой по лбу, задвинул стул под письменный стол и огляделся.
Уходя, он не закрыл за собой дверь.
Томас остановился в дверном проеме, кухня качалась перед ним.
– Кофе есть?
– В кофеварке, – произнесла Анника нейтральным тоном, не отрывая взгляда от утренней газеты, ложка в одной руке, салфетка в другой.
Дети сидели по обеим сторонам от нее. Калле ел бутерброд с сыром, Эллен держала в руке ложку, все ее лицо было вымазано йогуртом.
Внезапно Томас понял, что она всегда сидела таким образом, когда он вставал: с одетыми и накормленными детьми, с готовым кофе и газетой перед собой.
Он доковылял до шкафа, взял чашку, заметил, что его рука дрожит. Не привык пить спиртное вечерами по будням.
– Когда ты пришел домой вчера? – спросила Анника, все еще не поднимая глаз.
– Поздно, – буркнул он и налил себе кофе.
– И где ты был?
Сейчас она смотрела на него взглядом, наполненным печалью, злобой и разочарованием.
Томас облизнул немытую ложку, помешал напиток.
– В баре здесь неподалеку.
Анника кивнула, снова уткнулась в свою газету.
– Извини, – сказал он.
– Ты не мог бы сесть? – попросила она.
– Мама, я закончил, – сказал Калле справа от нее.
Эллен оттолкнула от себя ложку слева.
– Молодец, – сказала Анника, – иди почисти зубы.
Отработанным движением она подняла девочку со стула, вытерла ей руки и лицо, посадила рядом с собой на пол. Эллен поползла за старшим братом в очень своеобразной манере – подогнув под себя одну ногу.
– Она скоро пойдет, – заметил Томас в попытке сгладить ситуацию и сел за стол.
Утренний свет падал на женщину, сидевшую напротив него, его женщину, сейчас он увидел, насколько усталой она выглядит.
– Извини, – сказал он снова, накрыл ладонью ее руку. Анника не воспротивилась, но избегала его молящего взгляда.
– Ты испугал меня вечером, – сказала она.
Томас опустил глаза в стол, не ответил.
– И это касается не только твоих слов, – продолжила она, – но и моей собственной реакции. Я пошла по тому же кругу, как вела себя с тобой, как поступала со Свеном…
– Прекрати, – резко оборвал ее Томас. – Не сравнивай меня с ним.
– Нет, вы совсем не похожи. Дело не в этом, дело во мне, – спокойно произнесла в ответ Анника, не отрывая взгляда от Томаса. – Я такая же, ничему не научилась. Я пресмыкалась перед тобой, гнула спину и постоянно просила прощения. Ты не виноват, что твоя мать не приняла меня. Я жалела тебя, поскольку ты выбрал меня. Я не признавалась в этом даже себе самой.
Анника сделала глоток апельсинового сока, ее руки дрожали.
– Но пора с этим заканчивать, – добавила она. – Либо ты выбираешь меня по-настоящему, либо мы со всем завязываем.
Томас сник, недоверчиво посмотрел на нее:
– И как это тебе видится?
– Мы поженимся, – объяснила она. – В церкви, по всем правилам, с родней и друзьями, какие только у нас есть. Снимем помещение для банкета, наймем музыкантов и протанцуем до утра. Настоящая свадьба с фотографией в «Катринехольмс-Курирен».
Томас выпрямился, отклонился назад, вознес глаза к потолку.
– Ты цепляешься к деталям, – сказал он. – От церкви и банкета ничего не зависит.
