– Преступная деятельность во всех ее формах – язва на теле любой демократии, – ответил Торстенссон. – Важнейшей задачей средств массовой информации является изобличение криминальных элементов, к каким бы классам общества они ни принадлежали.
«Ничего себе, – подумал Шюман. – А я считал это задачей полиции».
Он скрестил руки на груди, постарался привести пульс в норму. Если кто-то и мог добиться здесь успеха, то именно Мехмед.
Стена из мешков в монтажной комнате Анны немного уменьшилась.
– Входи, услышишь, что я нашла, – сказала из-за нее Анна Снапхане.
Анника молча обошла разделявшую их преграду. Из-за сомнений, одолевавших ее, она испытывала легкую слабость в ногах.
– Сначала я подумала, это какой-то старый хлам, поскольку там нет никакого изображения, – пояснила Анна и увеличила громкость. – Слушай!
Анника встала за спиной подруги, вдохнула сухой из-за массы работающей электроники воздух, чихнула от пыли. Слушала доносившиеся с обычной кассеты шепот, стоны, пыхтение на фоне потрескивания разрядов статического электричества и прочих не имевших отношения к делу шумов.
– Что это? – спросила Анника.
– Не знаю, – ответила Анна Снапхане, копаясь в стоящем рядом с ней пластиковом мешке.
– Здесь только звук? – поинтересовалась Анника.
– Да. Я слушаю это уже четверть часа. Похоже, кто-то трахается.
Анна Снапхане выпрямилась, ее лицо было красное от напряжения, она держала в руке несколько кассет.
– Это какая-то запись из «Летнего дворца», – сказала она, – возможно, сделанная в последний вечер.
Она поменяла ленту в другом аппарате, работающем в формате Betacam. Стоявший перед ней монитор засветился, показал залитые дождем пейзажи Икстахольма. Люди на кассете, где присутствовал только звук, продолжали заниматься любовью, тогда как на другой имелось и изображение.
– Послушай, – сказала Анника, – я должна кое о чем спросить тебя.
– О чем? – поинтересовалась Анна и переключила кассету Betacam на ускоренный режим.
Анника перевела дух, посмотрела на затылок подруги, на ее взъерошенные волосы.
– Правда, что Мишель дала тебе неверное время пробной записи?
Затылок на мгновение окаменел, плечи сжались. Анна Снапхане повернулась и уставилась на Аннику с широко открытым ртом:
– Кто тебе сказал?
– Это правда? Она сорвала тебе кастинг?
Анна таращилась на нее несколько секунд, потом резко повернулась, поменяла кассету Betacam. Стоны и пыхтение по-прежнему доносились с кассеты в первом аппарате.
– Я не знаю, – сказала она. – Карин Беллхорн так сказала. Я не понимаю, зачем ей лгать.
Рука с архивной этикеткой безвольно упала, она посмотрела в сторону пластиковых мешков.
– Одно мне странно – почему она не рассказала все раньше. – Анна одарила Аннику быстрым взглядом через плечо. – Поэтому я не могу ничего утверждать. А в чем дело?
Ее вопрос повис в воздухе.
– И ты действительно… грозилась задушить Мишель, когда узнала об этом? – Голос Анники дрожал.
Анна перевела дыхание.
– Да, – подтвердила она. – И поэтому тебя интересует, не я ли убила ее?
Она развернулась, подняла глаза на Аннику, спокойно выдержала ее взгляд.
Анника громко сглотнула.
– Вовсе нет, – сказала она, – ничего подобного, но ты же не рассказала мне об этом. Немного странно услышать такое от кого-то другого.
Анна опустила глаза:
– Сначала я об этом забыла. А потом испугалась. – Анна снова подняла взгляд на Аннику. – Факт состоит в том, что в тот вечер почти у всех в какой-то момент возникало желание убить Мишель.
Они посмотрели друг на друга. Анника знала, что это правда. Напряженную тишину нарушали только стоны с записи, когда же они внезапно прервались, Анника и Анна вздрогнули. Шум, по звуку напоминающий внезапный порыв ветра, вырвался из динамиков, тихий мужской голос наполнил комнату.
«Did someone come?»
[2]
Снова шорох, едва слышные статические помехи.
«No, noone, come on…»
[3]
Половой акт возобновился – шепот и смех, стоны и прерывистое дыхание.
– Они разговаривали раньше? – спросила Анника удивленно.
Анна Снапхане покачала головой, слегка побледнела.
– Могут это быть Мишель и Джон Эссекс? – поинтересовалась Анника.
Анна задумалась, кивнула:
– Там сначала масса внутренних переговоров, болтовня в аппаратной: «Пять секунд… Осторожно… Камера один… Заставка… Запускай видеоблок два…» Мишель объявляет Джона… То есть это тот самый вечер.
– Кто сделал запись?
Анна Снапхане громко вздохнула несколько раз, покачала головой:
– Понятия не имею. Кассета лежала в куче контрольных лент, но она не выполняет никакой функции в программе.
Пара на записи продолжала стонать и кричать. Анника стояла, прислушивалась к звукам, примерно через минуту Анна включила ускоренный режим, голоса стали напоминать бормотание Дональда Дака. Скоростной секс. Анника сглотнула, ее пульс зачастил.
– Мы пропустили какой-то разговор, – сказала Анна Снапхане и включила обратную перемотку.
– Как дела?
Лицо Карин Беллхорн показалось за мусорными мешками. Анна остановила кассету с актом любви. У продюсерши был наморщен лоб и приподняты брови, словно она стояла на носочках. Ее взгляд стал холодным, как только она увидела Аннику.
– Что ты здесь делаешь?
Анника попыталась улыбнуться.
– Пришла на встречу, посвященную памяти Мишель, – ответила она. – Я подумала…
Но Карин Беллхорн уже про нее забыла.
– Ты нашла все материалы для сто один и сто два? – обратилась она к Анне.
– По большому счету да, – ответила Анна, снова ныряя рукой в мешок. – Все временные коды для найденных мною лент записаны. Насколько я могу судить, все готово для грубого монтажа.
– Ты сможешь его сделать? – спросила Карина прокуренным голосом. – Если нет, не могла бы ты набросать эскиз для меня, вписать временные коды и положить мне на стол перед тем, как уйдешь сегодня домой?
Анника видела, как у Анны заходили желваки на щеках. – Еще очень много осталось, чтобы…
– Черт с ним, с этим разберешься на следующей неделе. Тебе ведь известна очередность, подбери те ленты, которые понадобятся для окончательного монтажа, пожалуйста.
