Во второй половине октября 1944 года адмирал Ониси превратил самоубийственную практику одиночек в общеяпонское массовое движение, которого в такой форме нигде и никогда прежде не было. Спасение военнослужащего в смертельной атаке уже было невозможно. В истории ответственность за организацию движения камикадзе была возложена на «экспериментатора» Ониси, но его легко было пустить в определенное русло любому военному деятелю, так как для этого уже имелись предпосылки, развивавшиеся долгое время, захватывавшие умы военных, и периодически осуществлявшиеся в войнах. Задолго до отдачи первого приказа на вылет камикадзе в армии и на флоте уже полным ходом шла разработка специальной техники, которую должны были использовать смертники. Это были самолеты-снаряды и торпеды, управляемые людьми. Ониси лишь развил и оформил идею самопожертвования, придав ей вид приказа высшего командования. Однако она существовала и без него, покоясь на мощной основе, включающей в себя историческую, религиозную, этнопсихологическую и пропагандистскую составляющие, чем с успехом воспользовались организаторы особых подразделений в 1944–1945 годах.
База японского самопожертвования коренилась, в первую очередь, в воинственных самурайских традициях прошедших времен с их культом силы и ловкости, храбрости и мужества, чести и самообладания и в морально-этическом комплексе бусидо, где на первом месте стоял долг перед господином. Эти традиции развивались в среде воинов Японии столетиями и призывали самураев жертвовать всем ради торжества духа и того, что нужно было феодальному правителю. Почти 700 лет пребывания у власти военного сословия отложили свой отпечаток на жизнь всех слоев населения Японии, особенно самурайства. Принципы неписанного кодекса бусидо с дзэн-буддистскими и конфуцианскими обоснованиями были выдуманы гениальными людьми господствующего класса, облечены ими в эстетическую форму, пропитаны поэтической красотой и романтизмом. Красота и утонченность при этом спокойно соседствовали с грубостью и военной жестокостью. Было сделано все для того, чтобы и самураям, и простолюдинам хотелось следовать идеалам средневекового рыцарства и на войне и в обыденной жизни идти по пути благородного героя, чтобы героическая смерть в бою во имя долга, чести и самурайской верности навсегда оставались в литературе, художественной традиции, памяти народа. С бусидо феодалам было очень легко управлять своими воинами, отстаивать свои интересы и добиваться желаемого. По сути дела те, кто неукоснительно руководствовались правилами бусидо, были для феодальных князей идеальными солдатами-машинами.
Самопожертвование по системе бусидо во все периоды японской истории было отличительной чертой профессиональных воинов. В наивысшей степени стремление выделиться среди других, в том числе и ценой своей жизни, и тем самым прославить свое имя и получить за свой героизм от сюзерена привилегии и материальные блага для семьи, было характерно для сословия самураев в средние века. Воевать, исполняя тем самым долг перед господином, не бояться смерти и умирать являлось работой воинов. Поэтому первым ринуться в атаку, храбро сражаться или погибнуть славной смертью всегда считалось у самураев весьма почетным. Отсюда извечный самурайский спор между воинами о том, кто из них должен начинать бой с врагом. Доблестно сражавшийся и геройски погибший воин становился для других эталоном. Его имя помнили, а членов его семьи уважали. От его гибели воинственный дух у других повышался.
Средневековые самурайские традиции японского феодального воинства, а главное, самопожертвование с целью выполнения долга любой ценой, в конце XIX века трансформировались и перешли в императорскую армию нового типа, попав на подходящую для этого почву в молодом империалистическом государстве, начавшем осуществлять в Азии свои экспансионистские планы. Многие самурайские правила вошли в качестве составной части в официальную идеологию императорской Японии. Роль хозяина-феодала в новой Японии перешла теперь к «отцу» нации, источнику всех благ родины — императору провозглашенному государственным Синто в качестве живого бога, а интересы феодального объединения превратились в интересы империи.
В силу многочисленности самурайского сословия и его постоянного участия в жизненно-важных событиях в стране военное прошлое заняло главное место в японской истории и оказалось органически и неотделимо связанным с современностью. Это прошлое с его честью, гордостью и смелостью самурая, ореолом благородства, окружающим его личность, существенно повлияло на воинственность японской нации в XIX–XX веках.
Очевидно, ни один из живущих на земле народов не считает себя обычным, а многие рассматривают себя в качестве великих, выдающихся среди других. Даже среди самых малочисленных этносов мира. Некоторые народы полагают, что они не просто должны наслаждаться своим величием, но и вносить реальный вклад в существование своей и других общностей. Есть страны и народы, которые когда-то прежде постоянно воевали. Есть государства, которые организовывали войны не так давно и потом успокоились в своих завоевательных устремлениях. Есть государства, которые никогда ни на кого не нападали. А есть этносы и страны, которые воевали и будут воевать, любым способом, с помощью оружия или посредством экономики, которые всегда будут лидерами и будут стремиться к доминированию над другими государствами под любым предлогом. Чтобы понять это, достаточно проанализировать древнюю и современную историю человечества, а также современное состояние мирового сообщества. Географическое положение и историческое развитие, должно быть, сыграли существенную роль в судьбе Японии. Хотя японское общество на протяжении многих веков было чрезвычайно военизировано, с древности и практически до конца XVI столетия, а затем до второй половины XIX века островная держава не предпринимала попыток завоевать другую страну. Войны кипели внутри страны, не выплескиваясь за ее пределы. В конце XIX века Япония проявила черты государства-лидера. Японцы стали переносить на другие страны и народы структуру своего общества, подразумевавшую строгое и безоговорочное подчинение низших стоящим выше по социальному положению и младших старшим. Высшими и старшими здесь были японцы. Монополистический капитал привел к власти агрессивных руководителей, выходцев из самурайской среды, и поставил перед государством задачу догнать с их помощью Запад, наживаясь за счет других стран и народов. Эту задачу выполняли в течение нескольких десятилетий.
Самураям, людям войны и высокого сословия, простолюдины старались подражать в средние века, это сохранилось и в императорской Японии. Многие смертники были потомками самураев, детьми военных, которые вслед за ними тоже стали военными. Камикадзе становились еще и те, кто являлся детьми не рабочих и крестьян, а интеллигентов, выходцев из самурайской среды и поступивших в институты и университеты, но не окончивших их из-за призыва в вооруженные силы империи во время войны. Часто это были студенты гуманитарных факультетов университетов — историки, лингвисты, юристы. Они знали о своем происхождении и должны были стать примером для других, демонстрируя гордую смелость воина. Испугаться опасности и выглядеть в глазах других трусом было для таких военнослужащих равносильно гибели, так же, как и для средневекового самурая позор был хуже смерти.
Во многом эти правила стали главенствующими для большинства жителей Японии. В принципе, для любого жителя страны, осознающего себя японцем, и сейчас гордость за свою страну и за то, что он является японцем, стоит в поведении на первом месте. Определенную роль, должно быть, сыграла и пропаганда национальной исключительности и этнического превосходства, которые особенно активно насаждались им с периода Мэйдзи. Эти особенности проявляются во всем. За границей японцы, например, стараются говорить на языке той страны, в которой находятся, чтобы ни в коем случае не опозорить себя незнанием его. Если японцы не знают чужого языка, они предпочитают жить в гостиницах с обслуживающим персоналом, говорящим на японском языке с тем, чтобы и намеком не быть обиженными. Даже японские бездомные и неимущие преисполнены собственного достоинства и никогда не опускаются до того, чтобы просить милостыню у прохожих. Они гордо сидят на своих грязных сумках с имуществом или прохаживаются около них с высоко поднятой головой.
