Утверждая скандинавское происхождение «князей» и «бояр», Присёлков опирался на тот факт, что подавляющее большинство имён, указанных в списке послов в договоре 911 г. и в списках послов, лиц, их направивших, и купцов в договоре 944 гг., имеет скандинавское происхождение. Этот факт был выяснен ещё В. Томсеном в конце XIX в. и к началу XX в. получил всеобщее признание. В настоящее время в лингвистических интерпретациях Томсена признаются лишь отдельные спорные моменты, и в них вносятся сравнительно незначительные поправки
[790]. Действительно, в списке послов договора 911 г. из 15 имён 13 объясняются как скандинавские. Из 25 имён послов договора 944 г. разные исследователи насчитывают от 17 до 21 скандинавских имени. Из 24 имён лиц, направивших послов (одно имя, как говорилось выше, пропущено по ошибке), 17 достоверно скандинавских, 3 славянских (в том числе Святослав) и 4 имени, происхождение которых спорно или неясно, хотя вполне возможно, что тоже скандинавское. В списке купцов не более 5 нескандинавских имён.
Идею Присёлкова о скандинавских ярлах на службе киевского князя развил А. В. Соловьёв, подробно разобрав все списки имён. Однако, если Присёлков считал, что ярлы-«главы отрядов наёмников-варягов» на службе киевского князя базировались в основном в Киеве или окрестностях, а содержание и доходы получали от участия в полюдье, то Соловьёв ярлов определил как посадников киевского князя в локальных центрах Руси. Кроме того, родственниками Игоря в списке договора 944 г. он считал только тех четверых, кто прямо определён таковыми, и подчеркивал, что посадниками-ярлами надо считать всех 24 лиц, пославших своих послов (включая Святослава и Ольгу)
[791].
Такая «норманистская» интерпретация не могла, конечно, получить распространения в советской историографии. Советские историки либо в самом общем ключе говорили о «всякой княжий» и «боярах» как «племенных князьках» или «наместниках» киевского князя, обходя вопрос о скандинавских именах в договорах
[792], либо указывали на работу X. Ловмяньского, который развивал «родовую интерпретацию». Логика Ловмяньского строилась на строгом разделении лиц, указанных поимённо в списке договора 944 г., и тех бояр и князей, которые фигурируют в общих формулировках как представители руси. Он признавал скандинавское происхождение большинства людей, пославших своих послов, но причислял их всех, как С. М. Соловьёв, к княжескому роду. В таком случае этническая принадлежность «всякой княжий» и «бояр» оставалась неопределённой. Однако, здесь Ловмяньский подключал соображения общего характера и определял их преимущественно славянами, приходя в итоге к выводу, что знать Киевского государства X в. была автохтонной, славянской по происхождению
[793].
В последние десятилетия именно такая логика в оценке данных договора 944 г. – то есть не отождествление лиц, поимённо перечисленных в начале, с позже упомянутыми «князьями» и «боярами», а наоборот, принципиальное их разделение – стала набирать всё больше сторонников. Кто такие «князья» и «бояре» толкуется по-разному (здесь исследователи уже опираются не на договоры, а на другие источники и свои общие представления), но по отношению к тем, кто послал послов, сохраняется старая двойственность подходов: часть исследователей видит в них некую знать, не связанную кровно с Рюриковичами, а часть – родственников Игоря. Первый подход отстаивают, например, С. Франклин и Дж. Шепард, Н. Ф. Котляр, Г. Шрамм и М. Б. Свердлов
[794]. Второй– А. В. Назаренко, А. П. и П. П. Толочко, А. А. Горский и Е. А. Шинаков
[795]. Однако, трудности, с которыми сталкиваются последователи того или другого подхода, остаются прежними и по-прежнему нерешёнными. Так, приверженцы первого подхода фактически оставляют открытым вопрос об умолчании списков договора 944 г. о Свенельде и Асмуде, а вторая группа учёных ничего не может поделать с тем простым фактом, что сам договор говорит как о родственниках Игоря только о 4 лицах (Святославе, Ольге, Игоре-племяннике и Акуне).
А. В. Назаренко, поддержавший «родовую интерпретацию», связал её с представлением о том, что первоначальная территория Киевского государства (Русская земля в узком смысле слова) являлась «коллективной собственностью» всего княжеского рода Рюриковичей. В рассуждениях исследователя существенную роль играет критика сопоставлений, которые предпринял Г. Г. Литаврин, между данными договора 944 г. и описанием константинопольского приёма Ольги в трактате (обряднике) Константина Багрянородного «De ceremoniis». Литаврин, предложив свой перевод того отрывка трактата, в котором рассказывается о приёме Ольги, сравнил указания о разных лицах в сопровождении Ольги, а также их численности и суммах денег, которые они получили от императора (эти цифры приводятся Константином), с именным списком послов, людей, их пославших, и купцов договора 944 г. Такого рода сопоставления предпринимались и раньше (М. М. Грушевским, М. Д. Присёлковым, А. В. Соловьёвым, Б. Д. Грековым и др.), но они носили более или менее общий и иллюстративный характер, а Литаврин попытался с помощью детального анализа числовых соотношений установить дифференциацию в элите Киевского государства X в.
[796]
На мой взгляд, подсчёты Литаврина и его общие выводы не выглядят убедительно, и их критика со стороны Назаренко справедлива. Чтобы разобраться во всех деталях дискуссии, надо обратиться к самому источнику – рассказу Константина о приёме Ольги. Разбор этого текста тем более необходим, что после публикации перевода Литаврина были опубликованы ещё два перевода этого отрывка – на английский и русский языки, – но уже вместе с переводом всей главы трактата, внутри которой помещён этот отрывок (глава 15 книги II)
[797]. Английский перевод М. Физерстоуна учитывает также отрывки текста «De ceremoniis» в недавно обнаруженных рукописях-палимпсестах и опирается на специальный текстологический и кодикологический анализ. В переводах и в комментариях переводчиков обнаруживаются некоторые расхождения, существенные для данного исследования
[798].
