О денежных подарках, полученных русью в тот день, также говорится по отдельности. Сначала перечисляются суммы для мужской группы, очевидно, более или менее в иерархическом порядке:
[800]
Потом говорится и о женщинах:
О приёме 18 октября говорится очень кратко, и указываются следующие суммы денежных подарков:
Из всех этих данных, в общем, вырисовывается довольно стройная и последовательная «микроструктура» посольства Ольги, которая, по выражению Литаврина, «в известной мере отражала социально-политическую макроструктуру русского общества в середине X в.»
[801]
По большому счёту затруднение вызывает лишь тот (обозначенный уже выше) факт, что в рассказе о приёме 9 сентября Константин упоминает неких архонтисс в сопровождении Ольги, а в реестре денежных выдач о них не говорится. Литаврин, на мой взгляд, совершенно верно наметил путь решения этого вопроса, хотя не прошёл этот путь до логического конца. Он сделал вывод, что сообщению Константина в начале о присутствии на приёме с Ольгой архонтисс и служанок соответствует указание о выдаче подарков двум категориям людей в «женской группе»: «своим» (6 женщинам по 20 милиарисиев) и служанкам (18 женщинам по 8 милиарисиев). Те родственницы-архонтиссы, о которых упомянул Константин, в реестре указаны как «свои». Объясняется это разногласие в обозначениях, судя по всему, тем, что основной текст трактата писал один автор (сам Константин или редактор трактата, как считает Физерстоун, – в данном случае это не важно), а реестр с точными цифрами был вставлен (очевидно, чисто механически, без мысли о соответствии отдельных терминов) из дворцовых протоколов
[802].
Однако какие-то «свои» люди Ольги упомянуты и в реестре выдач «мужской группе» делегации руси на приёме 9 сентября, и в реестре подарков 18 октября. Литаврин видит в восьми «своих» в «мужской группе» 9 сентября именно мужчин, но почему-то зачисляет их уже совсем не в родственники княгини (как «своих» в «женской группе»), а в категорию, подобную «людям (
) Святослава». В реестре же 18 октября он считает шестнадцать «своих» женщин опять-таки уже не родственницами Ольги и не архонтиссами (как тех шестерых на приёме 9 сентября), а какими-то «знатными дамами», может быть, «боярынями». Опираясь на эти выкладки, историк выдвигает ряд предположений о существовании неких «доверенных людей» из «представителей высшей киевской знати», которые составляли при Ольге «совет во время пребывания в Константинополе», неких 6 архонтов-князей (мужей архонтисс), которые возглавляли «6 крупнейших центров» Русской земли, каких-то «15–16 высших боляр других городов русских земель» и т. д. Это ведёт его далее к рассуждениям о различиях в составе свиты на первом и втором приёмах, а также к выводу, что к 18 октября «добрая половина посольства (включая большинство знатных персон) уже покинула Константинополь»
[803]. Эти-то вычисления и построения, опору которым Литаврин пытается найти и в данных договора 944 г., вызвали справедливые возражения Назаренко
[804].
Между тем, нужды в сложных конструкциях и теориях нет. Как в начале своих рассуждений справедливо сделал вывод Литаврин, 6 «своих» женщин, упомянутых в реестре 9 сентября, – это родственницы Ольги. Константин называет их «архонтиссами» и отмечает близкие родственные отношения с самой княгиней. По всей видимости, как раз близкое родство позволило им сопровождать Ольгу на приёме, где женская и мужская части посольства принимались по разным протоколам. Оно же и объясняет, почему Константин называет их «архонтиссами». Конечно, он не вкладывает никакого особенного официального содержания в это обозначение. Физерстоун, выбрав нейтральное слово «noble», совершенно справедливо подчеркнул тем самым, что это совсем не титул (как и слово
в договорах руси с греками). Реальный статус этих родственниц был явно совершенно несоизмерим со статусом Ольги: они получили только по 20 милиарисиев (Ольга – 500 и чашу). Это меньше, чем получил её племянник, который, очевидно, возглавлял «мужскую группу» на приёме 9 сентября и был вторым лицом после Ольги в свите на приёме 18 октября. Нет никаких оснований думать, что эти родственницы Ольги имели в качестве мужей каких-то могущественных «архонтов» (оставшихся при этом почему-то на Руси – обстоятельство, вытекающее из построений Литаврина, которое вызвало вполне обоснованный сарказм Назаренко).
Далее нет никаких препятствий считать и 8 человек «своих» в «мужской группе» на приёме 9 сентября тоже родственниками Ольги. Физерстоун, выбирая именно слово «relations» и вставляя в скобках пояснение «male», здесь снова совершенно прав. Это были родственники мужского пола – вполне вероятно, что какая-то часть просто мужья тех 6 женщин, которые сопровождали княгиню. Они и получают те же 20 милиарисиев, что и «свои» родственницы-«архонтиссы». О том, что появления каких-то родственников Ольги нам надо ожидать в реестре выдач «мужской группе», прямо говорят слова Константина о пире мужчин: он ведь упоминает, что среди пирующих были, кроме послов и купцов, «люди и родственники архонтиссы». Между тем, кроме одного племянника, в реестре никаких родственников Ольги не указывается– значит, их надо искать под другими обозначениями, а среди этих обозначений и подходят только «свои».
Развивая этот вывод, надо видеть и в «своих», упомянутых в реестре 18 октября, тех же самых лиц – родственников Ольги. Правда, в этом реестре эти «свои» фигурируют в существенно большем количестве– 16 человек, а главное, они указаны с артиклем женского рода, то есть предполагается, что все они были женщины. Получается явная нестыковка: на приёме 9 сентября присутствовали Ольгины «свои» 6 женщин и 8 мужчин, а на приёме 18 октября – только женщины числом 16. Некоторые учёные заметили это несоответствие, и выдвигалась мысль о палеографической ошибке. В Византии (как и потом на Руси) цифры обозначали буквами (ставя над ними или рядом с ними титло – надстрочный знак в виде черты), и цифра 6 передавалась буквой «дзета» (
), а 16 – «йотой» (указание на десяток) и той же «дзетой» (
). А. Поппэ допускает, что буква «йот» во втором случае относилась к предыдущему слову или просто попала по ошибке какого-то переписчика, а изначально цифра обозначалась одной буквой «дзета»
– то есть была та же шестёрка
[805]. Это значит, что в оригинале реестра к приёму 18 октября стояло число не 16, а 6, и им обозначались те же 6 «своих» женщин, что фигурировали в реестре 9 сентября. Однако, хотя теоретически такой ход рассуждений возможен, проблемы он не решает. Ведь та же логика вполне допускает другой выбор из двух возможных ошибок в цифровых обозначениях – ничто не мешает предположить ошибочность не цифры 16 в реестре ко второму приёму, а цифры 6 в первом реестре (и тогда «своих» женщин Ольги было не шесть, а шестнадцать). Но главное даже не в этом, а в том, что предположение о палеографической ошибке оставляет без ответа вопрос, почему в реестре к приёму 18 октября не упоминаются 8 «своих» мужчин, которые были на приёме 9 сентября.
