Эти два случаи употребления эпитета передний со словом дружина представляют яркий пример неустойчивости семантики как слова дружина, так и выражений с присоединёнными к нему уточняющими определениями. Одно и то же выражение в разных по происхождению летописных отрывках и в разных контекстах наполняется совершенно разным содержанием: в одном случае – передовой отряд, в другом – «знать». Примечательно также, что слово дружина во втором случае прилагается к знати, которая представляла собой группу независимую от князя и которую «служилой» никак назвать нельзя. В условиях Новгородской «республики», где политическая воля часто исходила от самих горожан независимо от князя, слово дружина вообще гораздо чаще употребляется в значениях «свои, товарищи» и «войско», чем в значении «княжеское войско, княжеские люди»
[484].
В двух оставшихся примерах в списке А. А. Горского речь идёт о «старейшей дружине», и это выражение, по мнению историка, указывает на бояр. В одном случае это, действительно, так. В сообщении о созыве советников новгород-северским князем Святославом Ольговичем (1147 г.) явно имеются в виду прежде всего или преимущественно бояре
[485].
Сложнее другое упоминание, которое содержится в рассказе ЛаврЛ о междоусобице в Ростово-Суздальской земле после смерти Андрея Боголюбского (1174–1177 гг.). В одном из эпизодов этой междоусобицы летописец передаёт слова князя Всеволода, которого видят своим князем владимирцы, к князю Мстиславу, которого поддерживают ростовцы. Об этой поддержке Всеволод в начале своей речи говорит так: «брате, оже тя привели старѣишая дружина, а поѣди Ростову…», а в конце немного иначе: «…тобе ростовци привели и боляре, а мене быль с братомъ б(о)гъ привелъ и володимерци…»
[486]. Сопоставление этих двух отрывков позволяет Горскому отождествить «старшую дружину» с ростовскими боярами. Однако именно такого тождества здесь нет. Если точно следовать тексту, надо заключить, что к «старейшей дружине» приравниваются не бояре, но «ростовци и боляре». В данном случае нет возможности углубляться в исследование вопроса, кто именно имелся в виду под словом ростовцы. Но вне зависимости от того, шла ли речь о горожанах, или о какой-то части горожан, или о низшей знати, или каких-то ещё группах населения, ясно, что выражение «старейшая дружина» очерчивает в данном случае круги более широкие, чем только бояре, и служит характеристике не каких-то составных частей «корпорации» княжеских «служилых» людей, а скорее противопоставлению городских общин – владимирской и ростовской (хотя вторую явно возглавляют именно бояре).
* * *
Из обзора случаев употребления слова дружина с дополнительными определениями становится ясно, что эти поясняющие и уточняющие эпитеты не сообщают слову терминологичности. Определения добавляются в зависимости от конкретной ситуации и контекста, а использование выражений, образованных с их помощью, более или менее случайно и несистематично (не «стандартизировано»). Сами по себе эти выражения не были обозначениями каких-либо военных, социальных и политических групп и институтов, хотя могли указывать на них в том или ином отдельном случае. В тех редких примерах, когда за этими выражениями можно увидеть «социальное содержание», они указывают на верхний социальный слой – знать, боярство. Такая закономерность вполне понятна, естественна и оправдана, поскольку именно эта общественная группа была наиболее заметна и устойчива в своих внешних формах, отличаясь от всех остальных групп и слоев. Такая обособленность знати в одних случаях, как отмечалось выше, приводила к тому, что бояре вообще упоминались отдельно от «дружины», а в других – к тому, что, причисляя всё-таки их к ней, их отличали дополнительным определением («старейшая дружина», «передняя дружина»)
[487].
Отталкиваясь, таким образом, от словоупотребления, если уж где-то искать «корпорацию», то её надо видеть именно в боярстве. Ни о какой «дружинной корпорации» источники говорить не позволяют. При этом слово дружина само по себе совсем не обязательно подразумевало некий «служилый» характер тех людей, к которым относилось. Такие примеры, как упоминание «передней дружины» новгородцев или «старейшей дружины» ростовцев, показывают, что это слово не утвердилось в одном значении «люди/ войско князя», а могло указывать и на группы людей, хотя и приобщённых к власти и выдающихся в социальном отношении, но не связанных прямо с князем.
И в самом деле, на протяжении всего домонгольского периода (и даже позднее) слово дружина встречается далеко не только в значении «княжеское войско/окружение». Это значение является основным в летописях просто потому, что они посвящены главным образом князьям и их деяниям. В других источниках и в других контекстах слово может выступать в значениях свои, товарищи, спутники и «войско вообще». Более того, есть несколько случаев, когда слово имеет и другие смыслы или, во всяком случае, смысловые оттенки.
На один пример такого рода уже обращалось особенное внимание– когда в рассказе о событиях конца XII в. «передней дружиной» названы новгородские бояре. В это время бояре в Новгороде были уже более или менее самостоятельны по отношению к князьям, которые приглашались в город, и слово дружина не могло выступать здесь в значении «княжеские люди». С другой стороны, и о войске в том летописном рассказе не шла речь. Словом были обозначены, очевидно, все новгородцы в целом (разумеется, свободные полноправные горожане). В этом случае мы имеем дело со значением «свои люди, товарищи», где как свой выступали новгородцы. Социальная спецификация развилась с помощью дополнительного определения («передняя») из самого общего и широкого значения слова независимо от военных аспектов и от фигуры правителя. Отчасти это сходно с упоминанием дружины в эпизоде «испытания вер» при Владимире – этим словом там названа вся политическая верхушка, включая князя лишь как один (и может быть, в том контексте даже не главный) элемент.
Есть также несколько примеров, когда словом дружина обозначается военное или военизированное окружение, но не князя, а частного лица (хотя знатного). Один пример находим в ПВЛ, и он заслуживает специального разбора. В упоминавшейся выше статье 6603 (1095) г. рассказывается о посольстве половецкого хана Итларя к переяславскому князю Владимиру Всеволодичу (Мономаху), которое закончилось печально для половцев, – по приказу князя, пошедшего на нарушение «роты» (клятвы), они были перебиты. В летописи описывается совещание князя с его окружением, на котором были принято решение об убийстве Итларя и его людей. Описание начинается с фразы, которая в ЛаврЛ выглядит так: «и начаша думати дружина Ратиборя со княземъ Володимером о погубленьи [И]тларевы чади». В ИпатЛ несколько иначе: «и начаша думати дружина Ратиборова чадь съ кн(я)земъ Володимеромъ о погубленѣ Итларевы чади»
[488]. Разночтение между основными списками ПВЛ касается как раз слова дружина, и надо решить вопрос о смысле текста и первоначальности того или другого варианта. С общей текстологической точки зрения редакция ИпатЛ на этом отрезке летописи выглядит предпочтительнее
[489].
